– Что ты там сказал, щенок?! – прищурила глаза Татьяна Васильевна и, встав в позу – руки в боки – заорала: – Быстро я кому сказала! А то ты у меня сейчас своим поганым языком этот горшок вылижешь до блеска!

– Не стану я ничего вылизывать! – фальцетом воскликнул Егорка. – Сама лижи, если тебе так надо, дура!

– Ой! – воскликнула испуганная происходящим маленькая Оля и руками обхватила свои щёки. – Нельзя, Егорка, так старшим говорить.

– А чё она?! Чё она сказала, чтобы я вылизывал этот чёртов горшок? – возмущённо посмотрел на девочку Егорка и в этот же момент он, получив, звонкую пощёчину, улетел прямо к окну. Вскрикнув от боли, он схватился за плечо и, увидев, как на него устрашающе надвигается ощерившаяся от бешенства ночная нянька, вскочил на подоконник: – Не подходи ко мне, дура! А то я сейчас выброшусь из окна!

Мальчишка быстро повернул нижний шпингалет и, приоткрыв створку окна, одной ногой шагнул на жестяной, с остатками облупленной белой краски, карниз.

– А-ха-ха! – залилась в злорадном хохоте Татьяна Васильевна. – Нет, ты, Ленка, это видела?! Решил меня напугать! Да, прыгай-прыгай давай, гадёныш! Хоть воздух чище станет, если ты там убьёшся. Только вот со второго этажа убиться насмерть трудно, а вот инвалидом точно станешь.

– Вы бы с ним поаккуратнее, Татьяна Васильевна! – забеспокоилась воспитательница Елена Леонидовна. Находясь на предпоследнем месяце беременности, она встала в проёме двери, придерживая рукой большой как дирижабль живот. – Сами же знаете, что это за фрукт. Не дай Бог кинется с ножом потом из-за угла.

– А ты каркай побольше, Ленка, – неожиданно опомнилась ночная нянька и протянула руку к Егорке: – Всё, Ванжус, побуянил и хватит. Иди, сполосни свой горшок и бегом в спальню. Останешься сегодня без булочки в наказание.

– Я же сказал, что не стану второй раз мыть этот чёртов горшок! – увереннее заявил тот, глядя на свою мучительницу странным холодным взглядом. Затем Егорка, вцепившись рукой в створку окна, переступил с ноги на ногу. Неожиданно карниз заскрежетал под его ногой и поехал вниз. Глаза Егорки расширились и он, судорожно цепляясь вдруг взмокшей ладонью за крашенную масляной краской оконную раму, тоненько запищал: – Помогите, падаю!

Последнее, что увидели обомлевшие от ужаса женщины и дети – это выпученные от ужаса глаза Егорки.

– А-а-а, – послышался короткий вскрик мальчишки, затем почти сразу же раздался глухой звук падения чего-то тяжёлого на асфальт и тишина…

– Эт-т-о ч-чё он?… Эт-то з-зачем же он? – одними губами прошептала беременная Елена Леонидовна и тут же схватилась за низ живота: – Ой, мамочки! Что это?!

Бледная как мел Татьяна Васильевна тут же опомнилась и кинулась к окну. Она бросила быстрый взгляд на лежавшего без движения на асфальте Егорку и огляделась по сторонам – уже темнело, и на улице почти никого не было. Только пара мальчишек промчалась за сплошным, бетонным забором на велосипедах, да какая-то женщина завернула за угол соседнего дома.

– Всем молчать! – крикнула она и выбежала из группы. Растерянные и испуганные дети сбились в один угол и с ужасом смотрели на корчившуюся на полу воспитательницу Елену Леонидовну.

– Олечка! – простонала та. – Беги в соседнюю группу и позови сюда кого-нибудь из взрослых.

Девочка быстро закивала и двинулась бочком-бочком вдоль стенки к выходу. Там она с силой распахнула входную дверь и побежала по коридору в соседнюю группу, но на повороте с размаху упёрлась в мягкий живот шедшей ей навстречу директрисы Лидии Фёдоровны.

Та охнула и, схватившись за живот, только и спросила: – Ты куда так бежишь, Шумская? Поосторожнее надо бегать и смотреть по сторонам…