Я обратил внимание на собаку с утомленным и вместе с тем встревоженным взглядом – потом я узнал, что это и была многодетная мамаша. Она отдыхала, это был ее час без пиявочек. А у меня при виде нее сразу побежали перед глазами виденные когда-то картинки – десятки пастушьих собак скитаются по Балканским горам, все они кормящие мамаши с набухшими сосками, раз в год они приносят щенков, и чем их больше, тем они слабее, но жизнь продолжается и продолжаются их скитания. А отец, скорее всего один из огромных сторожевых псов с громовым голосом, караулит ферму где-нибудь в долине, делая вид, что семья ему безразлична.

Ну вот мы и подошли к детской площадке. Удачное место – защищено от злого ветра, с востока льется солнечная благодать, вокруг поля, насколько хватает глаз, и тишина… Хорошо появиться на свет в месте, исполненном силы, с далекими горизонтами и прозрачным воздухом. Щенкам месяц и четыре дня. Родились слепыми и глухими, как положено всем щенятам, и под материнским присмотром первые дни только спали и ели, являя собой совершенство праздности. Но они уже способны любить. Не прошло и недели, по словам хозяйки, как глаза у них приоткрылись, и в недолгие минуты бодрствования они стали интересоваться вселенной, расположенной вокруг материнского живота. Сколько открытий! Их маленький закуток сам по себе был бескрайней вселенной. А спали они беспорядочной кучей, согревая друг друга братским теплом. Холод для них был самым главным врагом. Потом они с ним справятся, не нуждаясь ни в какой одежде.

Из-за двери старого деревянного сарайчика я слышал попискивание, сопенье и возню дружного собачьего роя. Я постарался оживить в себе недавнюю свою уверенность, что сегодня я брать собаку не буду. Но уверенность, она сродни пуху одуванчика, до поры кажется очень прочной, а дунул ветер, и разлетелась. Мадам Стена сказала, что время от времени отделяет мамочку от ее потомства, чтобы она набралась сил: жадная любовь детишек не дает ей как следует отдохнуть. Я представил себе работу этой женщины – работу, которую принято считать обычным торгашеством ради того, чтобы набить кубышку: постоянно спать вполглаза, вскакивая при малейшем жалобном взвизге, кормить всю эту ораву, ухаживать за ней, выгуливать, чистить клетки и делать еще множество всяких дел, которые не видны мне, поскольку я случайный посетитель. А потом с ними расставаться. Мадам Стена наклонилась к двери, повернула деревянную вертушку, которая ее запирала, и предупредила своих «малышей», что к ним гости. Две мамочки, двойная разлука. В животе у меня что-то екнуло, сердце заколотилось в своей клетке – сейчас я увижу, кто же с сегодняшнего утра, точнее со дня сотворения мира занимал мои мысли. Если мне угодно думать, что чувствительность – это самая могущественная сила, то в эту секунду я был всемогущим творцом Вселенной.

Дверь открылась. Мгновение встречи. Такое больше не повторится никогда.

Нашему новому веку нет еще и трех лет, но вот уже пишется его история. Пригоршня секунд, о которых будешь помнить и рассказывать наизусть, а другие воспоминания, даже о вчерашнем дне, поблекнут.

Беспорядочное плюшевое шевеление, невозможность понять, чье же это маленькое тельце, чья круглая головка, кто попискивает, а кто жалобно скулит, – вот какое открылось нам зрелище. Переползания, пыхтение, шебуршание, падения, залезание одного на другого, каждый то вверху, то внизу: главное – это двигаться, главное – быть частью движущегося живого кома. У кого достанет бессердечия расчленить его, вторгнуться и разъединить? Я из семьи учителей физкультуры, и у меня врожденная способность мгновенно различать участников коллективного движения, и я понимаю сразу, есть ли отсутствующие в этой шевелящейся куче. Я оглядел пушистое живое шевеление и обнаружил в нем одиннадцать игроков, на одном из них был уже надет розовый ошейник, он был отмечен им в качестве выбранного. Я пересчитал – точно одиннадцать. Куча затормозилась возле наших четырех ног, как у подножия холмов. Я же говорю, одиннадцать. А в газете было написано, что двенадцать.