– Девочка?.. Нет, я не думаю.
А я под воздействием чувствительной шутки, поддавшись обаянию жанра, вдруг высказал предположение: щенок – девочка, у меня в этом не было сомнений. Только дамы способны вмиг взорвать отчужденность, уничтожить расстояние, чтобы приготовить нам ловушку, в которую мы с такой охотой попадаем. Мадам Стена подняла малышку и сказала: нет, это парень, будь здоров какой, улыбнулась она, все, что надо, снаружи. Память в одно мгновенье перенесла меня в тесный кабинет школьной медсестры, всю первую неделю октября она занималась тем, что спускала трусы Petit Bateau[16] всем мальчишкам четвертых классов коллежа «Свет Ойонны», чтобы убедиться, что их яички собираются опуститься. Те, кому было назначено прийти на следующий осмотр в марте месяце, подвергались осмеянию других маленьких самцов и проживали чертовски скверную зиму. У двери в кабинет медсестры по закону тяготения, о котором нам недавно рассказали, меня сильно встряхивало, и еще я краснел, когда встречал ее мужа. Только прошлое настигает вас безошибочно и непредсказуемо в самый неожиданный момент.
Так значит, это мальчик. Как ни смешно, но я почувствовал себя более уверенно. У меня не было предпочтений, да и, честно сказать, я об этом не думал. Я хотел розовую ли, голубую, но живую жизнь рядом с моей, которая вдохнула бы в нее душу.
Я спросил разрешения взять его в руки, спросил, потому что щенок мне не принадлежал, встал на колени и взял бережно, как, наверное, берут новорожденного. Об одном из этапов одомашнивания собак говорится, что поиск приемного ребенка, комменсализм[17] и желание защититься от холода были рычагами, которые сблизили людей с собаками, ну так пусть я буду приемным отцом. Поддерживать головку ему не надо, он весь умещается у меня в ладони, которая слегка дрожит. Он не сопротивляется и, похоже, не испуган тем, что его схватила рука, способная его раздавить. Он отважный. Уже. Или он уже знает о нас. Он в моей руке, он спокоен и не тратит силы на то, чтобы мне понравиться, раскрыв пошире свои мутные глазки. Он похож на крыску, но без острых зубов, без голого хвоста и без суетливости. Мы знакомимся друг с другом по-мужски, по-мужски положившись друг на друга, чтобы беспрепятственно погрузиться в океан нежности, и у меня невольно появляется тот особый голос, каким мы общаемся со всеми, кто меньше нас. Мне показалось, что у него очень сильно бьется сердце, – знала бы эта горошинка, какое завоевание она успела совершить. Думаю, что этологи уже написали большую главу об ухищрениях сердечной мышцы (но вообще-то, если выводы этой науки ведут к тому, что живые существа, совместно проживая день за днем общую историю, меняются, чтобы лучше приладиться друг к другу, то я готов отдать должное этим очаровательным оптимистам). Мадам Стена, которая, похоже, была неравнодушна к цифрам, шепнула мне, что щенячье сердце может биться со скоростью двухсот ударов в минуту. «Надо же, – ответил ей я.
Так вот, что через одну секунду стало с моей игрой в пазлы. Тысячи деталек, расположенных на большой деревянной доске, уже лежали в строгом порядке, можно сказать идеально подходя друг к другу. Я был уверен в сложившейся картине, все в ней было так складно, так логично. Детальки не были пока еще закреплены клеем, но я был уверен, что остался последний шаг, сейчас я поприветствую начинающуюся жизнь одной из миллиона собачек и спокойно вернусь к своей привычной жизни. Но внезапно некто очень похожий на меня поднялся, двинулся решительным шагом и задел за угол доски (она не была закреплена как следует) – доска наклонилась, картина рассыпалась. Снова сплошной беспорядок, и, чтобы собрать картину, нужно так много времени… И возникает мысль, что вообще-то не очень-то и хочется. Кто, кроме бесчувственного болвана, может дать задний ход в минуту, когда пальцы гладят плюш множества обещаний? Кто по собственной воле может отстранить этот плюш и повернуться спиной к манящему будущему? Никто, кроме совершенно бесчувственных к велению сердца. И вот заработал переключатель: за несколько секунд, часов, дней часы и дни уверенности в том, что не поддашься никаким пожеланиям, перерабатываются в свою противоположность. Опыт говорит, что твердая убежденность – это подготовка к постепенному отказу от нее.