- На вот, угощайся, - подаю тарелку с пирожками и бокал с горячим чаем.

Он замирает на мгновение, потом взглядывает на меня, а во взгляде неописуемое, не удивлюсь если в ноги кинется. Предвосхищаю порыв,

- Просто поешь, - и замечаю, как у него увлажняются глаза, крупные капли вот-вот готовы сорваться из-под ресниц, у меня в ответ почему-то тоже. Скорее прикрываю веки и делаю глубокий вдох, не хватало ещё устроить тут коллективный сеанс плача. Он следом за мной так же глубоко вдыхает, смаргивает, успевшие набежать слёзы, и принимает дары.

Вижу, что голоден, но не набросился, как собака, ест сдержанно и аккуратно, прихлёбывает бесшумно. А я, пока он занят, покрепче сплетаю, разъехавшуюся косу и закрепляю резинкой на конце.

В это время, Никитична вваливается собственной персоной с ворохом обносков, не фонтан, конечно, но всё чистое, обработанное,

- Вот, ряди своего подопечного! – и замечает бомжа с нашими пирогами. Надо видеть, как санитарка меняется в лице, в её тяжёлом взгляде читается такая обида, будто я предала всю её семью и ещё не родившихся потомков на три колена заодно! Она распахивает было рот, но в этот момент успеваю перехватить инициативу,

- Спасибо, Анна Никитична, я знала, что не откажете, - принимаю из её рук одежду, оставляю бомжу, - это тебе, когда поешь, оденься, - и выпёхиваю собственной грудью обратно за дверь, заодно и сама выхожу, - не будем мешать человеку переодеться.

- Ты почто ему наш ужин отдала?! – требует с меня отчёта, - нам ещё до утра вечерять и ночевать!

- Я свои отдала, - говорю тихонько, чтобы не смущать парня, заодно и Никитична, глядя на меня немного поснизит свои обертоны, – не секрет же, что до утра его никто кормить не будет, а до завтрака надо ещё дожить. К тому же, его горячим надо отпаивать, знаешь, какая первая помощь при переохлаждении? – напоминаю.

- Знаю, - ответствует хмуро, - но на всех бомжей доброты не напасешься, - продолжает ворчать, но действительно уже не так громогласно, - ладно, сердобольная, я с тобой поделюсь, - не такая уж она и бессердечная, если разобраться.

3. Глава 3.

Поняв, что лишняя, Никитична отбывает восвояси допивать чай, а я захожу к своему подопечному,

- Ну, как? Перекусил немного? – гляжу, тарелка опустела, а он уже в штанах. Они ему до смешного коротки, как бриджи, но это не важно, даже такое нелепое одеяние, явно делает его смелее и намного уверенней. Вот и глазки повеселели. Настороженности поубавилось. Понял, что никто здесь убивать его не собирается.

- Как тебя звать-то? – спрашиваю, ни на что особо не рассчитывая, он потупившись молчит, - ладно, запишем Константином, согласен?

Энергично кивает, натягивая майку серого оттенка. По первоначальному замыслу она была белой, но замысел от безумного количества стирок, никто уже и не помнит, а майка ещё сослужит хорошую службу. Вот с обувью, похоже, засада. Никитична подогнала тапочки из кожзама, типичные больничные, и размер-то неплохой, сорок пятый, наверное, да и те малы.

- Просто обуйся, а задники можешь стоптать, - учу, как маленького. Он всё понимает и выполняет, но тут же лицо его искажает гримаса боли. Ну ясно, к обмороженным ступням вернулась чувствительность, теперь любое касание – пытка.

Тут стук в дверь,

- Веди горемычного своего, - Никитична стучит, - доктор спустился, сейчас осмотрит, как следует.

- Пошли, Костя, - зову его, и он идёт за мной, хотя каждый шаг теперь для него подвиг, тапки в руках. Смотрю, когда выходит из помещения, слегка пригибается, наверное, опасается головой притолоку задеть. И немудрено…

- Ну, что тут у нас? – это Николай Иваныч, замечательный доктор и вообще, хороший человек. Повезло, что сегодня его дежурство. Он добрый дядька, не вредный. Уже довольно пожилой и, наверное, от этого слишком мудрый, чтобы раздражаться или желать кому-нибудь зла.