Она отложила тетрадь и пошла осматривать свои освободившиеся владения.

Находиться одной, в опустевшей квартире было непривычно. Нина подняла с пола многострадальную подушку, на которой муж обычно срывал злость или радость болельщика.

– Досталось тебе, – Нина аккуратно пристроила подушку на диван.

Она провела пальцем по тумбе, где всего несколько минут назад стоял телевизор. На пыльной поверхности остался след.

В спальне царил кавардак.

«Рылись всё-таки в вещах», – машинально подумала Нина. Осененная неожиданной догадкой она рванула к тумбочке около своей стороны кровати. В выдвижном ящике хранилась шкатулка с нехитрыми украшениями и потрепанным конвертом с надписью «на мечту». Конверт был на месте, а вот деньги исчезли. Скромные накопления уж точно не решали финансовых проблем полумужа, и от этого кража казалась ещё противнее.

Нина горько усмехнулась, запихнула шкатулку обратно в ящик и подошла к распахнутой дверце шкафа. Из зеркала на внутренней стороне створки на неё испуганно смотрела худенькая молодая ещё женщина. Лицо без макияжа. Серые, наполненные слезами глаза. Светлых ресниц и бровей почти не видно. Волосы собраны в тощий хвост. Джинсы, свитер неудачного оливкового цвета придавал коже болезненный оттенок.

– Я жила с человеком, который крадёт мечты! – сообщила Нина своему отражению в зеркале. – А теперь не живу. Денег нет, есть унылая работа и съемная квартира. Да, ещё есть подозрения, что я схожу с ума, потому что мне мерещится всякое, и я разговариваю сама с собой, – она вдруг улыбнулась себе, чего не делала очень и очень давно.

Однажды мама застала девятилетнюю Нину за преступным занятием. Девочка вертелась перед зеркалом, примеряя мамины украшения. Она распустила волосы, из блестящих бус получилось что-то вроде диадемы, как у восточной красавицы из книги сказок. Чтобы бусы не соскальзывали, приходилось держать осанку, тянуть макушку вверх и приподнимать подбородок, отчего тонкая изящная шея становилась ещё длинней. Если бы Карина Филипповна, педагог балетного класса, увидела в этот момент Нинину спину и шею, она бы в два счёта простила нерешительную ученицу за тот случай на концерте. Нина прикладывала серьги к непродырявленным ушкам. Серьги держаться не желали, соскальзывали и с нежным стуком падали на стол. Нина поднимала серьги на ощупь, не сводя глаз со своего отражения, снова цепляла их к ушам, ощущая себя настоящей сказочной принцессой.

– Тебе кто разрешил?

Нина вздрогнула. Диадема из бус соскользнула со лба, но не упала, а жалко повисла, запутавшись в волосах. Нина ссутулилась, словно хотела стать меньше, и, не глядя на мать, принялась теребить застрявшие бусы.

– Я из сил выбиваюсь на работе, а она в зеркало пялится! Вот помощницу себе воспитала. Спасибо, дорогая дочь.

В тихом голосе матери сквозило такое разочарование, что у Нины затряслись руки. Она дёргала бусы всё сильнее и сильнее, не обращая внимания на боль.

Мать вышла из комнаты. Девочка посмотрела в зеркало. Принцесса исчезла. Вместо неё на Нину затравленно смотрела маленькая бледная нищенка, замёрзшая бродяжка, сломавшая неловкими пальцами последнюю спичку. Сморщенный покрасневший нос, предвестник слёз, которые уже нашли дорогу и вот-вот хлынут из широко распахнутых серых глаз. Девочка замотала головой и, давясь слезами, прижала пальчик к губам:

– Тшшш!

– Хочешь плакать – плачь! – громко сказала Нина, выныривая из воспоминаний. Она погладила себя по щеке, подняла подбородок и потянулась макушкой к потолку, словно боялась уронить с головы диадему из бус, ту самую, из детства. Губы сами с собой сложились в улыбку.