принц выглядит как зануда. Причёсочка – волосок к волоску, гладко выбрит, костюм-тройка и галстук. Туфли начищены до блеска. Лоск и элегантность. Так и слышу голос Настасьи Карловны в голове: «Вот так должен выглядеть настоящий джентльмен». Да я и не спорю. Именно так!

Нереальные глаза утопают в очень длинных густых тёмных ресницах. Волосы у него тёмно-русые, но сейчас их золотит свет люстр. Смуглая кожа гладкая и чистая. Черты тонкие и правильные, движения изящные. Несмотря на высокий рост – не выглядит шкафом.

Мой принц. Словно из головы. Сам – как подарок.

– З-здравствуйте, – робко говорю я, невольно, как в детстве, приникая к отцу, ища у него поддержки и словно прячась.

– И вам моё почтение, Феодосия Павловна, – отвечает с полупоклоном и улыбается.

Вежливое – взрослое – обращение смущает меня ещё больше. Но сильнее – волнует голос. Низкий, бархатный, в самой приятной уху тональности. Лишь раз услышав его – понимаю: именно такой голос и должен быть у сказочных принцев.

– Фенечка, – папа слегка отстраняет меня, – позволь тебе представить Иллариона Старшилова, моего… – вдруг запинается, кашляет в кулак и, метнув на того взгляд, всё-таки заканчивает: – … коллегу.

Илларион – да у него и имя, как песня! Ах!

– Очень рада, – выдавливаю, боясь смотреть в его сторону.

Неожиданный гость лезет в карман и достаёт сложенный вдвое лист, видимо, наспех вырванный из блокнота.

– Феодосия Павловна, – произносит торжественно, – я узнал о том, что у вас день рождения уже на полпути к вашему дому. Подарок купить было негде, поэтому решил… – чуть лукаво улыбается… – сделать его своими руками.

И протягивает мне бумагу.

Беру, сгорая от любопытства. Что же там может быть? Сделанное на ходу, в машине, экспромтом? Разворачиваю и…

Ноты! Я читаю их, спешно проглатывая одну за другой, и слышу мелодию – воздушную, нежную, полную цветов и бабочек… Но лист короток – волшебство обрывается внезапно.

Вскидываю глаза, чуть не плача, что у меня отобрали сказку:

– Но… Эта мелодия… Она не окочена…

– Увы, – разводит руками даритель, тоже слегка растерянный и смущённый, – не успел. Но – всё здесь, – стучит себя пальцем по лбу, – если пустите меня к своему инструменту – могу доиграть.

– Конечно! Я хочу дослушать эту историю до конца!

Ловлю изумлённый взгляд отца, отмечаю застывших приглашённых – наверное, лишь я и мои однокашники не в курсе, кто именно к нам пожаловал. Но мне-то всё равно. Меня больше волнует подарок. Самый удивительный из всех, полученных сегодня.

– Хорошо, – произносит он, – но лишь в одном случае, – подмигивает лукаво, – если вы сыграете вместе со мной?

– В четыре руки?

– Именно!

О, я давно мечтала попробовать так играть! Но мой преподаватель говорил, что мне ещё рано – я собьюсь, не смогу синхронизироваться. Что мне не хватает техники, умения… Хотя с отцом мы пробовали. Вернее, играл он, а я и впрямь лишь… двигалась следом. А тут – вот так, спонтанно, едва знакомую пьесу… Но я уверена – всё получится!

– Так идёмте же! – нетерпеливо хватаю его за руку и тащу за собой. Илларион полуобрачивается к отцу и пожимает плечами: типа, не могу отказать…

Родители и остальные гости устремляются за нами.

Я же веду автора волшебной мелодии туда, где дремлет мой рояль. Белоснежный, огромный, с благородной патиной и не менее благородными следами времени. Это – подарок отца мне на десять лет.

Илларион, осмотрев инструмент, присвистывает, а я – гордо вскидываю нос. Да, знаю, что вещь очень дорогая. Но, как любит говорить папа: если можем себе позволить, то почему бы и нет…

Гость настраивает табурет под свой рост, я же подтаскиваю пуф, сажусь рядом и замираю. Залипаю на его пальцах. Я – пианист, длинные тонкие пальцы для меня – эталон красоты. Особенно, такие – с ухоженными, аккуратными ногтями. Приятно смотреть.