– Присядем, – небрежно бросает Илларион и вольготно устраивается на диване. Я же присаживаюсь на самый краюшек единственного здесь стула. – Поговорим, у тебя наверняка масса вопросов?

– Ага, – глупо отзываюсь я, нервно забрасываю за ухо непослушную прядь и горожу первую нелепость, которая вспыхивает в моём дезориентированном мозгу: – Почему Страх? Ты же – Старшилов?

Он усмехается:

– Тебя правда волнует это?

Киваю с таким видом, будто подобная чушь мне действительно интересна.

– Хорошо, – поддаётся он, – если волнует, я скажу. Лучше, если между нами не будет никакой недосказанности сразу. В детстве мою фамилию часто коверкали из-за созвучия – Старшилов-Страшилов. Так и пристало – сначала Страшилов, а потом и вовсе – Страх. Я привык. Тем более что прозвище имеет обоснование.

Я даже не сомневаюсь – меня сейчас пробирает леденящей жутью.

– Если у тебя всё, – говорит Лар, небрежно расстёгивая пиджак и откидываясь на спинку дивана, – то я хотел бы вернуться из прошлого в день сегодняшний и сказать, что будет дальше… Тебе ведь интересно?

– Д-да, – киваю, судорожно сглатывая, – и что же?

– Я на тебе женюсь, коль уж скоро ты оказалась моей невестой, – с явной и весьма недоброй иронией произносит он.

Мне бы порадоваться: вот! дождалась! вымечтала! Но нет, душу сжимает дурное предчувствие – неспроста же Лар сказал об этом столь буднично.

И Старшилов подтверждает мои худшие опасения:

– Не обольщайся, – холодно произносит он, – ты будешь всего лишь моей марионеткой. Куклой без права голоса. Я буду делать с тобой всё, что захочу.

Это он говорит так же безэмоционально, будто речь и впрямь идёт о бездушном создании. А не о моей судьбе! И я не выдерживаю – слишком много свалилось за сегодня – глаза влажнеют, слёзы катятся вниз крупными бусинами. Глотаю их, размазываю по щекам, всхлипываю… Не понимаю – за что он так со мной? Ведь я же люблю его! А сейчас он делает всё, чтобы боялась.

– Давай только без истерик, ладно? – бросает устало и раздосадовано. – Лучше ответь: согласна? – интересуется ехидно.

Да уж – это, пожалуй, самое дикое предложение в истории предложений. Но…

– Ты не оставляешь мне выбора, – дрожу, обнимаю себя руками.

– Что ты, – хмыкает он, – ты можешь прямо сейчас выйти отсюда. Там тебя… встретят…

О, нет! Выйти и попасть в лапы к тем отморозкам… Никогда! Но согласиться на его условия – значит, потерять себя, исчезнуть…

Выбор действительно есть, вот только любой – не в мою пользу.