Он прав, он во всём прав, но у меня нет иного выбора. У меня есть только эта ложь и отчаянное желание, чтобы она сработала. Поэтому я иду ва-банк и произношу совсем уж фееричное:

– А вы ему позвоните, и сами всё спросите…

Дура, Феня, какая же ты дура! С чего бы Иллариону подтверждать мои домыслы? Если это было так – он бы действительно уже бы явился за мной. И к вящему моему ужасу Хмуровский достаёт айфон и, покрутив у меня под носом гаджетом, говорит:

– Ты права, мы именно так и сделаем. Но если ты солгала – пеняй на себя. Мои ребята и клочков от тебя не оставят…

Я замираю, боясь даже дышать.

Хмуровский, судя по всему, набирает Лара и включает громкую связь:

– Привет, Страх, – произносит льстиво, не сводя с меня ехидного взгляда, – тут передо мной сидит одна краля и утверждает, будто твоя невеста.

– Какая ещё краля? – доносится голос, который заставляет моё сердце биться в разы сильнее и громче. Лар! Живой! Ну же – вспомни, спаси. Но… он безжалостно рушит мои надежды: – Не припомню, чтобы я с кем-то обручался?

Я почти слышу, как вдребезги бьётся мой мир.

Нет. Этого не может быть.

– Я так и знал, что она врёт, – злорадно говорит Хмуровский. – У их семейки это в роду.

– У какой семейки? – неожиданно заинтересованно спрашивает Лар.

– Рубановых, конечно. Не к ночи будут помянуты.

– Постой, у тебя сейчас – Феня Рубанова? – мой мозг уже привык принимать желаемое за действительное, если речь идёт о Ларе. И сейчас я в его голосе слышу волнение. – Ты что-нибудь сделал с ней?

– Она и ещё нет.

– Не тронь её. Я буду… – делает паузу, видимо, прикидывая, как скоро, – через пару-тройку часов, и мы всё обсудим, – я вижу, как глаза Хмуровского лезут на лоб, – усёк?

– Ещё как усёк. Тогда жду тебя, Страх. Чую, беседа будет интересной.

Звонок заканчивается, и я выдыхаю. По крайней мере, отсрочка мне обеспечена. О том, что сделает со мной Лар за этот спектакль – пока что стараюсь не думать…

***

Ожидание и неизвестность выматывают сильнее всего. Я мечусь по маленькой комнатушке, в которой изучила уже каждый уголок и даже трещинку на потолке, и жду… Это всё, что мне остаётся. Несколько часов назад – точнее сказать не могу, потому что здесь время остановилось, повисло, загустело – меня привели сюда и ехидно велели ждать…

Мне страшно. За это время я передумала много-много чего. Пять раз порывалась звонить Татьяне (благо, сумочку с телефоном у меня не отобрали), чуть ли не прощаться, но потом решила не гнать коней и разбираться с проблемами по мере их поступления.

Чтобы отвлечься – думаю о Ларе. Об его обещании вернуться за мной. Разумеется, оно не было серьёзным – сейчас я понимаю это отчётливо. В противном случае за четыре года он имел тысячи возможностей дать мне знать, что всё ещё помнит о своих словах и намерениях…

Встречи с Ларом я боюсь даже больше результатов его переговоров с Хмуровским…

И поэтому когда шаги Иллариона, наконец, разрывают абсолютную тишину, что повисла вокруг вместе со временем, я столбенею. Застываю вполоборота ко входу в комнату, обнимаю себя руками в тщетных попытках унять дрожь…

Дверь распахивается, и он врывается стремительно, делает несколько шагов и… замирает тоже. Так мы и стоим напротив друг друга, кажется, даже не дыша (я так точно) и пожирая своего визави взглядом.

Я уже забыла, как высоко нужно задирать голову, чтобы встретиться с ним взглядом, утонуть в нереальных фиалково-синих глазах… Сейчас они поддёрнуты солидной коркой льда. Чтобы пробить такой – нужен ледокол. Роль явно не для меня…

– Лар, я… прости… – начинаю, но срываюсь на лепет, жую слова, глотаю фразы… Зря вступила первой, нужно было дождаться того, что скажет он…