– Что – ищешь оправдания? Считаешь своего папашу святым?

Подбираюсь вся, злюсь – он умело задевает больное.

– Как и вы своего, полагаю, – отвечаю гордо.

Несмотря на то, что отец сделал, он для меня по-прежнему на пьедестале.

– Не смей сравнивать! – рявкает Хмуровский и шандарахает кулаком по поручню кресла так, что тот раскалывается.

Ёжусь, вжимаю голову в плечи.

– Хочешь знать, что сделал твой обожаемый папочка?

Мотаю головой – больше всего я сейчас хочу окончательно проснуться и оказаться в своей крохотной комнатке в «Скирде»…

– Ты не спрячешься, – зло и дёргано ухмыляясь, говорит Хмуровский, – ты должна с головой окунуться в это дерьмо! Потому что эта падаль… – внезапно огромный грозный мужчина переходит почти на фальцет, – … сломал мою жизнь. И теперь я – медленно, методично и с удовольствием – сломаю твою…

Месть – блюдо, которое подают холодным. Но вот только смысл она имеет, когда блюдо подаётся обидчику. В нашем же случае…

– Я-то тут причём? – искренне недоумеваю. – На тот момент я была ребёнком, далёким от всяких дрязг.

Хмуровский недобро хмыкает:

– Я тоже был обычным мажором. В отцовские дела не лез. С его партнёрами не пересекался. До тех пор, пока семейка Рубановых не врубилась в нашу смертельным клином. И всё полетело прахом. Меня не спросили: хочу ли я во всё это? Просто окунули и всё, как я окуну тебя.

Понимаю, что с психами говорить бесполезно, если они что-то вбили себе в голову, но я попытаюсь:

– Вы наверняка наводили обо мне справки. И знаете – судьба не была милостива со мной…

Он вскидывает вверх узкую ладонь с тонкими длинными пальцами, которые тоже нервно дёргаются сейчас.

– Нет-нет, до этого ты жила в раю, девочка, – уверено произносит он. – Ты здорова, до сих пор ещё невинна, твоё тело не покрыто уродливыми шрамами. Ты не шаталась по больницам лучшие годы своей жизни. Но теперь всё изменится – если ты переживёшь сегодняшний вечер, то прежней точно никогда не станешь.

Меня передёргивает. За что? Почему?

– Н-но… – когда волнуюсь – всегда заикаюсь, – лично я лично вам ничего не сделала!

– Ты не понимаешь, да? – продолжает злиться Хмуровский. – Я тоже ничего не делал твоему отцу. Но он сделал мне… Почти десять лет меня ставили на ноги в лучших клиниках. Думаешь, я оставлю это так? Я заставлю тебя проклясть своего же папашу. Возненавидеть за то, что он дал тебе жизнь… – он подаётся вперёд, ко мне, обдавая ароматом свежего парфюма, и с дикой улыбкой выдаёт: – Там за дверью – пятеро ребят, трое из них только вчера откинулись – не те идиоты, что купились на твои пирожки, тех я уволил к чертям! Нет, эти – настоящие звери. И у них давно не было бабы. Особенно, такой чистенькой паиньки, как ты. Сейчас я позову их, и начнётся веселье. Моё.

Ужас лишает меня способности логично мыслить. Какие-то обрывки фраз лихорадочно мечутся в голове. Надо хоть что-то, хоть какой-то аргумент, который позволит остановить этого психопата. Весомый аргумент. И мне не приходит ничего лучшего в голову, как выпалить:

– Вы не можете отдать меня своим зверям, потому что я – невеста Иллариона Старшилова. Не думаю, что он будет рад, если узнает, что со мной такое сделали.

Я совсем не знаю Иллариона, ведать не ведаю, чем он занимается. Но того вечера на крыше мне хватило, чтобы понять: человек он совсем небедный, весьма влиятельный и уже давно не коллектор.

– Вот как, – Хмуровский трёт идеально выбритый подбородок, – это меняет дело. Ссорится со Старшиловым мне совсем не хочется… Только, малышка, сдаётся мне, ты врёшь. Лар ни разу не упоминал о тебе. Не кажется ли тебе странным такое, а, мелкая? Будь ты его невестой – ты бы не сидела сейчас здесь…