Он прав. Никогда не принуждал, не насиловал. Наоборот, умело обращал своё желание в моё. С ним – всегда обжигающее, яркое, нестерпимое. Вёл по тропе страсти до пика, пока я не взрывалась и не терялась в ослепительном удовольствии… Сама потом льнула и шептала: «Вы великолепны, мой господин»… Ловила лучезарный взгляд.

А теперь…

Мужчина хватается за ремень безопасности. Но тот будто специально заедает, не отдаёт меня ему. Тогда он с корнем выдирает место крепления. Вытаскивает меня, ставит на землю.

– Без глупостей, идём…

И тащит меня за собой вверх, по заваленному листвой склону.

Я вся дрожу – на мне лишь тонкое платье. Всё изодранное. В нём меня и поймали в торговом центре. И легкие туфельки-балетки. Я всегда так одевалась за покупками. Мне ведь и надо было перебраться из тёплого салона авто в тёплое нутро мега-молла.

Лар в пальто поверх джемпера из тонкой шерсти. И в прежние времена он бы завернул меня в свою одежду. Всегда так боялся, что я простужусь…

А сейчас…

Ну да – меня же в расход, не жалко.

Оступаюсь, зацепившись за корень, лечу, сбиваю колени, стёсываю ладони…

Лар поднимает меня за талию – он зол и разочарован.

– Ходить разучилась?

– Лар… – хватаюсь за ворот пальто, сжимаю лацканы, утыкаюсь в грудь мужа и рыдаю. На мгновение мне кажется, что ладони, лежащие на моей спине, вздрагивают. Но с этим мужчиной я слишком привыкла принимать желаемое за действительное.

Он мгновенно справляется с собой – если вообще было с чем справляться? И, вскинув лицо, я натыкаюсь на ледяной взгляд нереальных фиалково-синих глаз.

– Проревелась? – спрашивает хрипло, прокашливается и снова хватает меня за руку…

Теперь мы спускаемся…

Уходим всё дальше и дальше от машины, от дороги, от возможности убежать…

Тишина оглушает, пугает, нервирует…

Каждая хрустящая под ногой ветка заставляет вздрагивать…

Наконец, мы оказываемся на небольшой поляне. Отхожу к дереву, прижимаюсь к стволу, будто ища поддержки.

Зуб на зуб не попадает. Я продрогла до кости.

Лар достаёт пистолет и наверчивает глушитель.

Спокойно, хладнокровно, будто делает это каждый день…

Полгода – ничтожный срок, чтобы узнать человека. Тем более, если ты по уши запутался в любви-ненависти к нему. Когда готов умереть за него, а через мгновение – желаешь смерти. Впрочем, я и предыдущие девять лет не знала его. Только образ – насквозь романтизированный – придуманный юной девчонкой.

Но…

Надо сказать ему. Сейчас. Другого шанса не будет – потому что холодный глаз дула уже обращается в мою сторону…

Давай, Феня. Это шанс! Всё остановится. Всё будет по-другому…

– Лар, я… – голос еле хрипит, в горле ком, говорить тяжко… Я беспомощно выкидываю вперёд руку, мотаю головой… – Лар… услышь! – выходит жалко, моляще. – Я бере…

– Заткнись! – обрывает он. – Замолкни! Хоть сейчас…

Давлюсь слезами.

Нет…

Это сон, страшный сон…

Нужно зажмуриться, а когда открою глаза – буду на мягкой постели в нашей спальне…

Но ответом мне…

… почти неслышный и в тоже время оглушительный…

…раздаётся выстрел…

… тьма…

2. Интерлюдия первая

Вы когда-нибудь видели их – марионеток? Как ловко они прыгают, извиваются, танцуют. Марионетки послушны. У них нет своей воли, своих желаний. Ими управляет Кукловод. Это он решает, когда им веселиться, а когда умирать. Когда выходить на сцену и плясать в огнях рампы, а когда отправится в ящик и замереть там обычными тряпочками…

Да, марионетки действительно так похожи на людей. На нас с вами. Такие же разные и безликие одновременно. Часто мы ждём своей участи. Не стремимся обрести свободу, перегрызть нитку и убежать… Нам так комфортнее и проще. Когда кто-то дёргает за ниточки, а мы лишь послушно выполняем его повеления. Зато он решает за нас всё – обеспечивает крышей над головой (и пусть это лишь старый сундук), даёт работу (и пусть это лишь прыжки и ужимки на потеху публике).