– Я не обязана перед тобой отчитываться. Ты прошлое.

Она тянет девочку за руку к машине, та идёт и все время оглядывается на меня. Её лицо все ещё мокрое от слез. Это мама её так напугала?

– Стой, – жёстко говорю я.

Догоняю их в два широких шага. Сажусь на корточки перед ребёнком, пальто оседает на грязный дорожный снег, плевать. Я смотрю на девочку, её лицо прямо напротив моего. Маленькое такое лицо. Вокруг пушистая шапка темно красного цвета, и это лицо такое белое, что могло бы поспорить с январскими сугробами. Губы бледно розовые, глаза – почти прозрачные. Из-за очков и ещё слез они кажутся совсем огромными.

– Почему ты плачешь? – спрашиваю я.

– Мне больно, – тихо отвечает малышка. – Тут слишком светло.

И тогда до меня доходит – у её девочки альбинизм. Я слишком мало знаю об этой болезни и поэтому ни одна дельная мысль в голову не приходит. Я просто смотрю.

– Проклятье! – восклицает Мира.

Бросает сумки на землю, подхватывает ребёнка и заворачивает детское лицо своим шарфом. Бежит к машине и малышка трясётся на её руках. Открывает машину, устраивает ребёнка в детском кресле, бежит обратно за сумками. Мира боится. Сейчас она меня боится. Если бы она вела себя невозмутимо, все было бы иначе. Но её страх меняет все.

– Мы поговорим, – сообщаю я, и хватаю Миру за руку. – Ты же понимаешь, что должна мне все объяснить?

– Я тебе ничего не должна Бессонов. Эта девочка моя, только моя дочка и ты не имеешь к ней никакого отношения.

– Она больна?

– Пошёл вон! – срывается на крик Мира.

Только понимание того, что ребёнок все увидит, позволяет мне держать свои эмоции в узде. На самом деле мне хочется взять Миру за плечи и трясти, пока я не вытрясу из неё всю правду.