Бегло осмотрел дом, не забывая уминать колбасу. На полу в спальне увидел шерстяной свитер. Сняв штормовку, натянул его на футболку. Прости, друг, свитерок тебе больше не понадобится. Зато мне в самый раз, ночи в Заполярье холоднющие.

В углу стояла спортивная сумка с раскрытым замком, внутри – майка, пара носков и моток бельевой веревки. Хм… Поставив сумку на кухонный стол, сгреб в нее почти все, что надыбал в холодильнике, кроме яиц и распечатанной бутылки молока. Литровая бутылка водки со стола и складной нож тоже последовали в сумку. В настенном шкафчике нашел чай… Что еще? Жадность фраера погубит. Надо уматывать, пока кто-нибудь не нагрянул.

В коридоре заметил на вешалке коричневую кожаную куртку. Взять? С одеждой у меня небогато. Можно сказать, почти ни хрена. Но клифт уж слишком приметный. Если менты задержат в нем, то срок гарантирован. Навешают тогда и убийство, и разбойное нападение. Нет, обойдусь.

Обшарил наружные карманы куртки – пусто, как у вертухая в голове. Хоть бы какая мелочь завалялась! Забрался во внутренний карман и нащупал твердую обложку. Неужели Витькина ксива? А чья же еще?

В паспорте лежал сложенный вдвое билет на теплоход. Отметил дату – двадцать четвертое августа. Значит, теплоход уходит завтра… Чего там Прохор говорил по телефону? «Я завтра на недельку отчаливаю»? Кажется, так.

Почти напротив меня, рядом с вешалкой, стояло трюмо. В зеркале отражался высокий худой мужик, широкоскулый, с впалыми щеками. Неужели этому человеку всего тридцать лет? Постарел ты, брат…

Листнув паспорт, наткнулся на фотографию Прохора. Короткая стрижка, грубоватое лицо с приплюснутым носом, прищуренные глаза… Пытаясь ухватить невнятную мысль, снова глянул в зеркало. А ведь навскидку и не отличишь. Разве что волосы чуток темнее. Но при короткой стрижке и черно-белой фотографии… Сколько сейчас стоит билет на теплоход? Несколько тысяч наверняка.

Я засунул паспорт и билет в карман ветровки, еще толком не представляя, что делать дальше. Подошел к порогу гостиной и притормозил. Пора прощаться. Эх, не так все вышло, не так… Я с трудом заставил себя поднять взгляд на изуродованное лицо приятеля и еле сдержал рвотный позыв. На разбитой брови Витьки – над самым глазом – копошилась жирная зеленая муха. И когда успела учуять, тварь?!

Лишь сейчас я подумал о том, что произойдет с телом. Сколько он так здесь просидит, привязанным к стулу? Родители умерли, сестра, кажется, в Новосибирске. Судя по отсутствию женской одежды и обуви, подругой жизни Витя обзавестись не успел. Разве что, какая приходящая… Какие-то родственники в Дудинке могут иметься, да вот только когда они его хватятся? Через пару дней? Или через неделю, а то и больше?..

Не по-людски получается. Но не закапывать же его во дворе, рискуя привлечь внимание соседей? Да и, что толку от такой могилы? Может, уйти, а потом сообщить в милицию? По паленому сотовому менты меня не вычислят. Только вот ведь какая незадача: если я хочу воспользоваться чужой ксивой и билетом, то поднимать раньше времени кипеж мне невыгодно. Надо хотя бы от Дудинки отчалить подальше. Уж такие обстоятельства сложились…

«Пусть тело лучшего кореша жрут мухи? – съехидничал внутренний голос. – Не по-людски, Егор. Прохор тебе, конечно, не родня и не друг детства, и все же имей совесть».

Да имею я ее. Наверное. Однако и времени нет рассусоливать. Уже и без того здесь битый час торчу.

Так и не найдя решения, вышел на веранду. У стены на куске брезента лежал разобранный лодочный мотор, пахло машинным маслом и бензином. Рядом пластиковая бутыль. Что в ней?..