– Как многие из нас.

20 августа, четверг

Сегодня на сессии с одним из ребят говорили о масках, которые носят люди и об играх, в которые волей или неволей эти люди играют. И впервые за эти долгие недели, в течение которых я ничего не знаю про Акселя и не могу ни у кого спросить, что с ним и где он, я отчетливо прочувствовала то, что сама прячусь за маской. Помогая военным, поддерживая их, направляя на их пути проработки травм, я капля за каплей отдаю им свою жизненную силу. У нас это называется «контейнировать», когда пациент вкладывает в тебя все, что его разрывает. А ты перерабатываешь. Потому что можешь.

Так вот.

Я ответственно заявляю.

Не могу. Если ничего не изменить, я стану профнепригодна, потому что скачусь к сухой медицине. Это не будет терапия. Просто консультации, просто фарма там, где она нужна. Я начну уклоняться от сложных случаев, потому что моя маска лучшего психотерапевта дает трещины. Я не хочу ее носить.

Я хочу просто узнать, что с Акселем.

4 сентября, суббота

Я набралась смелости и подошла к руководителю базы. Раньше я видела его только один раз. Мощный мужик. На удивление молодой и привлекательный, но мощный, даже пугающий. Напросилась на прием и спросила, жив ли Аксель. Так и спросила. Стояла, краснея и бледнея под его холодным взглядом, понимая, что нарушила все мыслимые и немыслимые уставы. Он усадил меня на стул напротив своего стола, подал стакан воды, сел рядом. Думала, умру от страха, но что-то в нем меня успокоило. Он явно не собирался вопить на тему «это засекречено» или «а что вас связывает с моим офицером».

Он просто ждал, пока меня перестанет колотить. Молчал. И был рядом, делясь со мной своей силой. Насколько это было возможно.

– Что с Акселем? – повторила я, когда сердце успокоилось.

– У меня нет однозначно негативной информации, – пространно заметил собеседник.

– То есть, он жив.

– То есть, мне нечего вам сказать.

– Не спросите, кто я ему?

Неожиданно на губах мужчины блеснула улыбка. Я подумала о том, что он не похож на машину для планирования и реализации убийств. Ему было чуть за тридцать, наверное. Или выглядел хорошо. Но от него исходила мощная и насыщенная мужская энергетика. Каждый солдат, офицер, каждый сотрудник базы для него был все равно что ребенок. И Аксель тоже. Мне почему-то хотелось так думать и в это верить. Мне и сейчас хочется в это верить, потому что он успокоил меня. Помог собраться с мыслями настолько, что я снова села за дневник, на который в этом месте не остается сил.

Не думала, что просто фиксация событий и эмоций – это такой трудоемкий процесс. Оказывается, когда ты истощен, это сложно. Поэтому я не писала. Почти все это время не писала.

Руководитель базы на мой вопрос не ответил. Подарил мне улыбку, надежду и выпроводил вон.

Еще один день.

Еще один день, который показал мне непреложную истину: кажется, я влюблена. Нет.

Не кажется.

Мне двадцать девять.

У меня диссертация по травме привязанности. Я работаю на работе мечты. Меня приглашают возглавить клинику во Франции. И мне совершенно плевать на себя, на карьеру, на будущее, если в нем не будет одного девятнадцатилетнего парня.

И знаете, что?

Вот и я не знаю. Надо спать. Завтра неожиданно поставили пациентов.

5 сентября, воскресенье

Господи.

Спасибо.

Спасибо, спасибо, спасибо, спасибо, спасибо, спасибо, спасибо, спасибо, спасибо, спасибо, спасибо, господи.

Он жив.

Он здесь.

Я завтра все опишу. Наверное. С-П-А-С-И-Б-О.

6 сентября, понедельник

Хм. Если честно, я сижу перед дневником уже чертовых пятнадцать минут и не знаю, с чего начать. И стоит ли вообще доверять бумаге то, что я пережила. То, что мы пережили. Он вернулся вчера к вечеру. Усталый, слегка похудевший, загорелый. Вернулся, сбросил вещи, доложил и пошел ко мне. До ужина, до ванны, до чертового медпункта, куда его направляли согласно протоколу. Он нашел меня на рабочем месте – я заполняла бумаги. Просто вошел в кабинет, плотно закрыл за собой дверь и замер. Я не сразу поняла, что происходит, но когда наши взгляды встретились, просто забыла о том, как дышать.