Говорят, привычка 21 день вырабатывается. Неправда. Эмиль меня к себе быстро расположил. К взглядам откровенным и прикосновениям жадным – еще не привыкла, но к присутствию…

Я уснула под его тяжелое дыхание, а проснулась около шести утра. За окном было еще темно, меня выдернули из постели и прямо так – в пижаме – и доставили к отцу.

Оказывается, ведь дом давно не спал. Отцу доложили, что на территории его «крепости» был убит один охранник. Под моим окном. Папа негодовал, это мягко сказано…

Он рвал и метал.

Николай сказал, что тела не было на месте, но следы крови и тени на камерах доказывают, что дело плохо.

– Ты совсем ничего не слышала и не видела? – подобрался отец. Он не поверил мне. Он всегда таким недоверчивым был, поэтому даже спустя столько лет маму ко всем ревновал. До сих пор.

– Я же сказала, что в это время я уже спала, папа.

Папа опустил голову, взъерошивая волосы. Я чуть выдохнула от его пристального взгляда.

– Во сколько вы легли спать? – уточнил Николай.

– Где-то в половину двенадцатого. Мы с мамой поговорили на кухне, и я пошла к себе. Сразу уснула.

Все напряженно молчали.

Если бы я сдала Эмиля, всем было бы хорошо. А теперь получается, что приходится лгать и выворачиваться.

А я этого делать совсем не умела…

– Ты мне не веришь, отец? – я поджала губы.

– Чему здесь верить? – вмешался Мурад.

Я перевела на него взгляд. Эльман рядом с ним тоже напрягся – скорее от злости.

– Под твоим окном убили человека, сестра. И ты ничего не слышала?!

Мурад выглядел злее отца. Он же во всем должен превосходить его, чтобы отец гордился им.

– Пониже тон, Мурад. Ты разговариваешь не с заключенной, а с сестрой, – вмешался Эльман.

– А тебе самому ничего не кажется странным, брат? На камерах засвечены только тени, и следы чисто от окна сестры до забора. Этот урод либо было здесь до этого и все изучил, либо ему рассказали, как не засветиться на камерах.

– Я ничего не знала и не видела. Я же сказала, – твердо сказала я.

Мурад не поверил мне. Нахмурился, перевел взгляд на отца.

– Отец, надо поставить еще одну камеру.

– Да. Согласен с тобой, Мурад, – нахмурился отец.

Сердце совершило удар и побежало вскачь. Надеюсь, Эмиль больше не придет ко мне. Больше не посмеет.

А Мурад только и рад – отец подарил ему похвалу. И золота не надо, дай только одобрение папы получить.

Как же я была зла на него.

– Эмин, камеру сделаем, – подал голос Николай. – Надо дальше решать. Я попрошу соседей дать доступ к их внешним источникам слежения.

– А наши уже просмотрел? – перебил отец.

– Да. Если номера удастся счесть, ему не жить.

Я тревожно облизала губы, переводя взгляд с отца на его начальника охраны и обратно. Лоб немного вспотел, и я нервно смахнула пряди волос.

– Да навряд ли он с номерами ездить будет, Коля.

– Плохо, что ваша дочь ничего не видела и не слышала. Так было бы легче разобраться с мотивами этого спеца.

– Думаешь, он спец? – хмыкнул отец.

– Не зацепить ни одну из камер и уложиться в тонкую линию слепой зоны? Это спец, Эмин. Если бы наш человек не спутал его планы, мы бы даже тени не увидели.

Я впитывала каждое сказанное ими слово.

У Эмиля была гостиница – это все, что я знаю. Он никогда не рассказывал, чем он занимается в Петербурге.

Это было упущение. Если он действительно убил папиного человека, то я больше не желала его видеть. Никогда. Ни в какой роли.

– София, можешь идти, – отец взмахнул рукой.

Я встала, взволнованно поправив платье. На часах всего седьмой час, за окном – еще темно, а я ни спать, ни дышать не могла, не узнав, что Эмиль сделал с тем человеком.

Проигнорировав пристальный взгляд Мурада, я вышла из папиного кабинета. Они говорили долго, мы с мамой даже успели позавтракать в одиночестве, когда все мужчины вышли в гостиную.