Неверяще заторможенно хмурится…

Подносит к глазам кисть. На запястье синие пятна то ли от капельницы, то ли от удара.

Снова смотрит мне в глаза, тяжёлые веки пытаются закрыться.

– Ян… – шепчу я, сам немного теряя ориентацию в пространстве от того, как неуверенно она взмахивает руками, словно ища равновесие.

Дергаюсь к ней ближе и растерянно замираю.

Встряхивает головой, как будто я глюк.

– Марьяна! – залетает следом Лившиц, видимо закончив разговор.

Она переводит взгляд с меня на него и обратно.

– Айдаров?… – беззвучно двигаются её губы.

– Врача позовите! – выскакивает Лившиц в коридор.

Марьяна слепо кладёт руку на капельницу, стойка откатывается. Пытается встать… босые ступни касаются пола, одна щиколотка перемотана. Под ногами всё в осколках.

– Стой! – выдыхаю я, срываясь к ней.

– Где… моя… дочь?

Успевает подняться, нога подламывается, глаза закатываются и …

Теряя равновесие, летит на пол.

Подхватываю её уже у самого пола.

Кровь бьёт мне в лицо, кружа голову. Держу ее на руках, прижимая к себе. Она снова в отключке. Касаюсь губами бледного лица, задыхаясь от бури чувств.

Ох, Кошкина…

Бережно укладываю обратно.

– Марьяна… – пошлепываю по щеке.

Мне кажется, что она не дышит и слишком бледная. Белая! В панике возвращаю ей на лицо кислородную маску. Растираю ледяные пальцы.

– Ты же Кошка… – бормочу я. – У тебя девять жизней, помнишь?

Нервно пытаюсь улыбнуться.

– А еще – такую заразу даже дустом не убить… – вспоминаю одну из наших шуток.

– А ну-ка, дыши! – рявкаю я испуганно, припечатывая ей по щеке.

Слепо отталкивает мою руку.

Выдохнув падаю на стул, закрывая руками лицо.

– Мать твою…

Напугала!

Стискиваю ее кисть, в эмоциях вжимая в губы. Мне хочется поласкаться об эти ладони, забыв о том, что между нами пропасть. Хочется ровно до тех пор, пока я не вспоминаю, что…

– Кошкина… – с горечью отстраняюсь я. – Аленка – моя дочь?

Непослушной рукой срывает маску.

– Исчезни… Айдаров… – хрипло. – Она только… моя.

– Да?.. – начинаю свирепеть я.

Если у тебя есть силы кусать, Кошкина, значит, ты уже в порядке. И мне есть, что сказать!

– Тогда, где твоя дочь, а?! Может этот твой Лившиц знает? Ты спроси!

Слышу в коридоре шаги, голоса…

– Где? – едва шепчет она, голос испуганно дрожит.

– Выходите, – недовольно смотрит на меня врач. За ней медсестра с подносом, там шприц.

– Марьяна… – подходит с другой стороны к ней её мужик.

– Где дочь? – поворачивается она к нему.

– Я еще не успел решить этот вопрос.

– Что?! – шокированно смотрит на него.

Медсестра подходит со шприцом.

Марьяна, всхлипывая отталкивает её руку.

– Это успокоительное, – комментирует врач, оттесняя меня от кушетки, – у Вас травма головы, Вам нельзя волноваться и вставать.

– Где моя дочь?!

– Мы обязательно выясним.

Марьяна опять отталкивает шприц.

– Юра?.. – жалобно смотрит на него.

– Так надо, Яночка, пусть поставят. Это профилактика кровоизлияния. Мы же не хотим кровотечений и инсультов?

– Нет! – уворачивается от иглы, панически оглядываясь наши лица.

Медсестра уверенным движением фиксирует ее ослабшую руку за локоть и…

Кошкина растерянна и беспомощна, по лицу слезы. Ни разу не видел ее плачущей. Вообще никогда! И моё сердце сжимается. Перехватываю руку медсестры.

– Дайте мне минуту! Я знаю, где её дочь. Дайте нам вдвоем всего минуту поговорить.

– Да вызовите санитаров! – шипит Лившиц. – Пусть уберут этого…

– Я сейчас тебе карету вызову, – басит Медведев. – И санитаров в погонах.

Раскрывает корочки.

– Все на выход, со свидетелем работают опера! – рявкает он.

Врач, возмущаясь, что мы не имеем права, все же ретируется за дверь.

Медведев выводит препирающегося с ним Лившица.