Мы же знаем Плутарха, как выдающегося биографа, философа и моралиста.

Ион в одноименной трагедии Еврипида говорит, что жрецы и профеты к треножнику садятся близко, и этот цвет дельфийский по жребию сменяется у них.

Профетом назывался не сам пророк, а служитель бога, его вестник и глашатай. Профетами являются те, которые заняты при оракульных святилищах и которые толкуют оракулы, получаемые от жрецов.

Платон в «Тимее» говорит, то, что бог уделил пророческий дар человеческому умопомрачению, может быть, бесспорно доказано: никто, находясь в своем уме, не бывает причастен боговдохновенному и истинному пророчеству, но лишь тогда, когда мыслительная способность связана сном, недугом либо неким приступом одержимости. Напротив, дело неповрежденного в уме человека – припомнить и восстановить то, что изрекла во сне либо наяву эта пророческая и вдохновленная природа, расчленить все видения с помощью мысли и уразуметь, что же они знаменуют – зло или добро – и относятся ли они к будущим, к минувшим или к настоящим временам. Не тому же, кто обезумел и еще пребывает в безумии, судить о собственных видениях и речениях!

Отсюда и возник обычай, чтобы обо всех боговдохновенных прорицаниях изрекало свой суд приставленное к тому племя истолкователей. Правда, их и самих подчас называют пророками, но только по неведению, ибо они лишь разгадывают таинственные речения и видения, а потому должны быть по всей справедливости названы никак не пророками, но толкователями при тех, кто прорицает.

Однако не всегда прорицатель и истолкователь были разными служителями бога. Геродот рассказывает о святилище Аполлона Птойского. Храм этот называется Птойским, а принадлежит фиванцам и расположен за Копаидским озером у подошвы горы в непосредственной близости от города Акрефии. Когда человек по имени Мис пришел в храм в сопровождении трех выбранных общиной людей для записи прорицаний, как вдруг главный жрец изрек оракул, но на каком-то варварском языке. Фиванские провожатые пришли в изумление, услышав варварскую речь вместо эллинской, и не знали, как им поступить. А Мис выхватил у них принесенную дощечку для записи и стал записывать на ней слова прорицателя, который был и жрецом.

Обычно жрецы участвовали в прорицании, как посредники между Пифией и вопрошающими, но в действительности, они нередко оказывали большое влияние не только на форму, но и на содержание ответа. Более того, некоторые говорят, что в иные времена профеты сначала составляли оракул и после этого давали его запомнить и озвучить Пифии. Конечно, это не означает, что Пифия была послушной куклой в руках профетов или жрецов храма, и все прорицание было театральной постановкой.

Плутарх, рассказывая о случае прорицания при неблагоприятных знамениях, называет профета Никандра, который бежал из адитона вместе с прочими служителями оракула и с теми, кто пришел вопрошать Пифию, испугавшись ее неистовства.

Вероятно, на протяжении веков существования дельфийского оракула, отношения между непосредственной прорицательницей Пифией и служителями храма были разными, и их роль и значение определялись личностными качествами дельфийской жрицы, профетов и других жрецов.

Геродот, рассказывая о нашествии Ксеркса, говорит, что бог запретил дельфийцам трогать сокровища храма потому, что сам сумеет защитить свое достояние. Варвары между тем были уже близко и издали могли видеть святилище. Тогда прорицатель по имени Акерат заметил, что священное оружие, которого никто не должен был касаться, вынесено из мегарона и лежит на земле. Прорицатель пошел сообщить об этом чуде людям, оставшимся в Дельфах. Как видно из рассказа знаменитого историка, Акерат был и прорицатель, и толкователь, и возвеститель воли бога. Точно так же и сам Аполлон был и толкователем воли Зевса, и его пророком.