Эдвард тщательно берег эти письма, укрывая их в самых потайных местах, чтобы никто не мог их найти. Он знал, что, даже несмотря на свою любовь к Эмилии, они рисковали всем, и каждое слово, каждое письмо могло стать последним, если их кто-то обнаружит. Но они продолжали, потому что не могли остановиться.

Эдвард почти всё время, находился рядом с Адамом . То ли он у них , то ли наоборот. И в один из этих холодных зимних дней, он был у Адама.

В гостиной стоял мягкий полумрак – вечерний свет скользил по краю книжных полок, цеплялся за фарфоровый чайник на столе. Он сидел в кресле у камина, с чуть взъерошенными волосами, держа в руках чашку чая, которую так и не попробовал. Адам устроился напротив, положив ногу на ногу, в одной руке бокал, в другой – согнутая книга, заброшенная после третьей страницы.

– Знаешь, – начал Эдвард после долгого молчания, – скоро будет год. Как я впервые увидел её. У консерватории . Она стояла тогда – будто не касаясь земли.

Адам кивнул, слегка улыбаясь. Он не перебивал – знал, что слова идут с глубины.

– И всё, – продолжил Эдвард, глядя в пламя. – После этого не осталось ни до, ни после. Только она. Всё, что я знал, обесцвечилось. А с ней… даже страх стал живым. Даже боль.

Он замолчал, наконец пригубил чай. Адам некоторое время смотрел на него, будто оценивая что-то невидимое, прежде чем тихо спросить:

– Ты всё ещё не рассказал, о ней родителям?

Эдвард слегка опустил голову, взгляд стал жёстче.

– Нет. Пока нет.

– И знаешь почему?

Тишина повисла, как влажный туман, и только потрескивание дров нарушало её.

– Потому что… они видят всё по-своему, – сказал наконец Эдвард. – Для них это будет как ошибка. Как нечто, что нужно “исправить”, упаковать в приличные рамки. А она… она не про рамки. Мы не про это.

Адам посмотрел на него с какой-то братской теплотой, слегка наклонив голову:

– Ты боишься, что они не примут её?

– Я уверен в этом, – резко, почти с горечью. – Но мне всё равно. Я просто… хочу, чтобы она была в безопасности. Чтобы мы были вместе, как бы банально это ни звучало. Понимаешь?

Адам сделал глоток и вздохнул.

– Понимаю. Очень даже. Но всё равно – однажды придётся им сказать.

– Знаю, – кивнул Эдвард, глядя в чай. – Просто ещё не сегодня.

Глава 8: Годовщина

И вновь январь. Стамбул был окутан зимней тишиной, будто сам город затаил дыхание в ожидании чего-то важного. Морозный воздух стоял прозрачный, сухой. По улицам лениво плёлся туман, а небо, усыпанное звёздами, спокойно смотрело вниз, как немой свидетель судьбоносной ночи.

Эдвард стоял перед её домом, сжимая в кармане пальто небольшой свёрток. Больше двух долгих месяца тишины и разлуки. Он планировал всё заранее: хотел приехать именно сейчас, чтобы быть рядом в этот день. День, когда год назад он впервые увидел её. Когда всё началось.

Он склонился, поднял небольшой камень и, не раздумывая, слегка стукнул им в окно на втором этаже.

Эмилия лежа в постеле вздрогнула. Сердце сжалось, будто предчувствие – тёплое и родное – пронеслось по её телу. Она медленно поднялась, подошла к окну, откинула занавес. И – замерла.

Внизу, на фоне темноты, освещённый лишь слабым светом уличного фонаря, стоял он. Его фигура была ей до боли знакома. Он. Эдвард.

Она сдержала порыв вскрикнуть – радость рвалась наружу, готовая вырваться восторженным визгом. Но ночь… Все в доме спали. Она лишь прижала ладони к губам, чтобы не выдать себя, а глаза её засверкали.

– Скорее, спускайся, – прошептал он, подняв голову и улыбаясь.

Она быстро отпрянула от окна. Накинула на плечи пальто и, уже подбегая к двери, внезапно вспомнила. Подарок. Она вернулась к тумбочке, вытащила из ящика небольшую коробочку, аккуратно спрятала её в карман и тихими шагами вышла из комнаты.