Он бросил её здесь не в прошлом. А в будущем. Он увидел, как его рука, дрожащая, отпускает куклу. Он не знал, когда это произойдёт, но знал – произойдёт. Значит, он **вернётся сюда**. С ней. И оставит её одной.

– Нет, – выдохнул он. – Я не сделаю этого.

Но Эхо в нём только тихо засмеялось. Не злобно. Не громко. Как бы зная – ты уже сделал. Всё, что было, будет. Всё, что будет, уже было. И ты не спасёшь её.

Каин поднялся. Он не взял куклу. Он оставил её там, где она лежала. Потому что знал – забери он её сейчас, и он нарушит ткань того, что ещё не произошло. А, может, это именно то, чего Эхо и добивается.

Дальше – Плачущий Утёс. Там, по слухам, можно услышать шёпот живых, ещё не умерших. Может, именно там он найдёт след Лираэль. Или её саму.

Он вышел к Плачущему Утёсу под гул безветренного грома. Каменная стена поднималась из земли, словно хребет мёртвого титана, и разрезала горизонт напополам. Из трещин сочилась вода – не каплями, не струями, а будто **плакали глаза**, спрятанные в камне. Эти слёзы были густыми, как ртуть, и не стекали вниз, а висели в воздухе, медленно подрагивая.

Каин остановился. Сердце в груди грохотало, как кулак по мраморной двери. Он знал: здесь нельзя лгать. Утёс слышал мысли, говорил голосами тех, кого ты потерял, и показывал не то, что ты хотел увидеть, а то, от чего всегда бежал.

Первый голос пришёл как вздох:

– Каин… ты ведь обещал.

Он замер. Это был её голос. Элина. Мягкий, детский, но уже с надломом, которого он не знал раньше. Голос не звучал извне – он был **внутри него**, но словно и рядом тоже. Он обернулся – никого.

– Ты сказал, что больше не оставишь меня одну, – голос снова наполнил воздух, и теперь он шёл от Утёса. Не с одной точки – со всей его поверхности. Будто каждая трещина, каждый капающий шрам в камне говорил.

Он медленно пошёл вперёд. Плащ цеплялся за острые камни. Тени – не его – тянулись из-под ног и дрожали.

– Ты сжёг деревню ради меня.

– Ты убил тех, кто не должен был умирать.

– Всё, что осталось – это я. И даже меня ты не спас.

Голоса сливались, становились хором. Элина, мать, Гаррик, даже Лираэль. Они говорили одновременно. И все говорили одно:

– Каин, остановись. Пока ещё можешь.

Он сжал зубы. Шагнул ближе. Утёс вдруг зашевелился. Из его поверхности вышло нечто. Не человек. Не тень. Это был он сам. Старший. Измождённый. С белыми, как снег, глазами и кожей, покрытой письменами – знаком Эха. Тот, кем он станет, если сдастся. Если позволить Эху говорить вместо себя. Он знал этот взгляд.

– Хочешь спасти её? – спросил двойник. Голос был низким, чужим. – Тогда ты должен умереть. Здесь. Сейчас. Чтобы я родился.

Каин вытащил клинок. Но тот уже держал свой. Зеркальный. Из слёз Утёса. И когда их клинки столкнулись, мир содрогнулся. Камни закричали. Голоса внутри него захлебнулись.

Он бился сам с собой – но не телами, а судьбой. За каждое движение платил воспоминанием. Удар – и он забывал, как звучал смех Лираэль. Ответ – и исчезал голос Гаррика. Он понял – бой не для победы, а для потерь.

Когда он рухнул на колени, его двойник исчез. И Утёс замолк. Теперь он был пуст.

Каин стоял, тяжело дыша. Память болела. Но среди обломков, на самом краю пропасти, он увидел знак. Выцарапанный на камне. Тот же, что был на теневом плаще Лираэль. Она была здесь. Недавно.

И рядом – цветок. Не росший. Положенный. Он узнал его. Серебряная пыльца. **Плачущий лотос.** Лираэль однажды сказала, что его сажают на могилах тех, кого всё ещё любят.

Она оставила его ему.

Или – прощалась.

Каин встал. Дальше шла тропа, ведущая к Границе Сна – туда, где тени перестают быть тенями. Где, по слухам, Совет держит тех, кто перешёл черту. Там он найдёт её. Или хотя бы того, кто забрал.