И его из «Нью-Йорк америкен» уволили.

Непродолжительная карьера газетного репортёра показала Стейнбеку, как он может жить, если добьётся успеха. Двадцать пять долларов в неделю – невообразимые по тем временам деньги. Джон снял хорошую квартиру, приоделся. Обедал в ресторанах и даже стал посещать ночные клубы.

В одном из клубов на Гринвич—Виллидж он приметил юную актрису, выступавшую с милыми песенками. Её звали Мэри. Она была очень хороша собой, талантлива и в меру цинична.

Джон, который тут же пробился в гримерную, чтобы познакомиться, ей тоже понравился. На следующий день Джон появился в ночном клубе с охапкой цветов. Затем подарил крошечную золотую брошь. А потом стал приходить каждый день.

Они были близки, но очень недолго. Мэри, рассматривавшая любое событие с практической точки зрения, заявила, что Джон ей нравится и она не прочь связать с ним всю жизнь – хотя предложения со стороны Джона не прозвучало. Одна лишь закавыка – у Джона нет ни приличной профессии, ни хорошего заработка.

– Но я журналист! А скоро стану писателем…

– О, тогда нам и говорить не о чем. Хочешь заполучить меня, ищи нормальную работу. Писатель, мой друг, не профессия.

– Ты ошибаешься, Мэри, – начал было Джон, но девушка и слышать ни о чём не хотела.

Как ни печально, но она была права – Мэри зарабатывала вчетверо больше Джона. А его обещаниям она не поверила…

Вскоре Джон узнал, что Мэри вышла замуж за банковского клерка. Стейнбек едва ни умер от горя.

Что стало причиной его неудач – разрыв с любимой женщиной, отсутствие репортёрских задатков или стремление заняться главным делом своей жизни, литературой – неизвестно. Однако, из газеты Джон ушёл с гордо поднятой головой, заявив, что у него наконец-то появится время заняться своими рассказами.

И он, действительно, сел за письменный стол, отодвинув на второй план все другие дела. Джон написал пять рассказов, перепечатал их и разослал рукописи в нью-йоркские газеты и журналы. Затем он набрался терпения и стал ждать. Все редакции ответили отказом.

Он влез в жуткие долги – задолжал за квартиру, по городу передвигался пешком и снова голодал. Могучий молодой организм стал заметно сдавать. Джона шатало от слабости. На свой третий этаж он поднимался, отдыхая на каждом пролёте лестницы. У него кружилась голова.

Положение становилось отчаянным. Обращаться за помощью к Эстер он не хотел – сестра уже помогла ему всем, чем могла. Просить помощи у дяди Джо было стыдно – тот тоже сделал для племянника всё возможное.

Джон написал домой. И матушка незамедлительно ответила – приезжай! И он решился…

Денег на дорогу не было. Стейнбек отправился в порт, чтобы воспользоваться старым проверенным способом. И тут же получил место на грузовом пароходе, отплывающем в Сан-Франциско. Его взяли рабочим на камбуз. Здесь Джон не заработал существенных денег, но хотя бы подкормился.

Дома в Салинасе исхудавший и повзрослевший Джон Стейнбек появился в самом конце августа 1926 года. Матушка, увидев сына, всплеснула руками. Отец ничего не говорил – он был рад тому, что сын хотя бы жив и относительно здоров. Выслушав рассказ Джона, отец тут же сел за письмо в Чикаго. Он горячо благодарил Джозефа Гамильтона за помощь и предлагал возмещение его расходов. В ответ Гамильтон пообещал приехать сам и съесть знаменитых пирогов Оливии ровно на ту сумму, что подарил (Гамильтон специально подчеркнул это слово) любимому племяннику и племяннице.

Салинас – не Нью-Йорк. Там у него были лишь старшая сестра и друзья. Здесь – родные стены и чувство защищённости. Но… долго ли можно пробыть в родительском доме, вернувшись сюда, как побитая собака, полностью уничтоженным и униженным, с полным ворохом комплексов и несбывшихся надежд? Джона хватило на неделю.