Среди своих новых знакомых он выделял аптекаря Паоло Иллиричо и венецианских дворян Джан Мария Маурочене и Томмазо Лезиуса. В доме Лезиуса в Венеции произошел эпизод, который наилучшим образом характеризует молодого врача, бесшабашного, вспыльчивого и отчаянного: «.Мне случилось. проиграть много денег, в том числе и отложенные на следующий день; я находился в доме своего противника по игре; когда я заметил, что карты были крапленые, я выхватил кинжал и нанес ему, хотя и не тяжелую, рану в лицо. Здесь же находились двое молодых его родственников; под потолком висели два копья, а дверь дома заперта на ключ. Но мне удалось захватить не только свои собственные, но и его деньги, свою верхнюю одежду, а также кольца, проигранные мною накануне и теперь таким образом отвоеванные. Я хотел было отослать все это со своим слугой к себе домой, но потом по доброй воле оставил своему противнику часть денег, принимая во внимание его раны. Затем, обратившись к его слугам, которые не смели обнажить оружие, я, уступая их просьбам, согласился даровать им жизнь под условием отпереть дверь дома. Хозяин, видя происшедшее замешательство и скандал и считая, что всякое промедление может оказаться подозрительным, потому что (как я думаю) он беспокоился за то, что обыграл меня краплеными картами, и, рассудив, что при данных обстоятельствах мало будет разницы между выигрышем и проигрышем, приказал отпереть дверь, и я ушел… В тот самый день, около восьми вечера, пока я делал все от меня зависящее, чтобы избежать столкновения с полицией, пустившейся за мной после моего нападения на сенатора с оружием под платьем, я внезапно поскользнулся, пробираясь через темноту, и упал в канал. Я не потерял самообладания, оказавшись в воде, – правой рукой зацепился за проплывающую мимо лодку, и был спасен находящимися в ней пассажирами. Но как только я оказался на борту, я, к своему большому удивлению, увидел там сенатора, с которым только что играл в карты. На лицевую рану была наложена повязка; он охотно протянул мне сухую одежду, похожую на ту, что носят моряки. Я переоделся, и мы плыли вместе до самой Падуи».

Шулера (Фрагмент картины Микеланджело да Караваджо. 1595 год)

В конце 1530 года, вызванный письмом Клары, Джироламо отправился в Милан и нашел мать в крайне подавленном состоянии: болезни, одиночество, бедность – удел вдовы. Она так надеялась на помощь сына, а, оказалось, он и сам в ней нуждался. Естественно, не обошлось без упреков в легкомыслии, мотовстве, черствости и пренебрежении сыновним долгом. Пристыженный, Джироламо остался в Милане с матерью. Чтобы получить официальное разрешение на практику, ему было необходимо вступить в городскую коллегию врачей. Однако устав коллегии запрещал принимать в ее ряды. незаконнорожденных: средневековая традиция непостижимым образом связывала это обстоятельство с профессиональными достоинствами.

События развивались так. 30 декабря 1530 года Джироламо обратился в коллегию и предъявил некоторые документы, подтверждавшие право быть в ее рядах. 26 января 1531 года эти документы были переданы юристу, который месяц спустя доложил коллегии, что не нашел в бумагах Кардано ничего, что противоречило бы ее статусу. Но когда глава коллегии потребовал, чтобы все ее члены клятвенно подтвердили правильность этих выводов, некоторые из них признали: им известно, что Джироламо был рожден вне брака. Документы передали другому юристу, который установил, что вплоть до 1524 года Фацио не был женат на Кларе. Просьба соискателя была отвергнута. Не удалось ему и получить у графа Барбиано деньги, когда-то одолженные ему Фацио. В Сакколонго Джироламо вернулся совершенно подавленным. Вдобавок ко всему он еще сильно простудился и семь месяцев тяжело проболел. По убеждению Кардано, его спас лишь обет, данный Пресвятой Деве.