Ухмыльнувшись, я, вооруженный распрыскивателем и тряпкой, подошел к кассовой стойке, сел на корточки и принялся тереть ее лицевую сторону. Женя, опершись на ее столешницу локтями, достала телефон и окунулась в бесконечную ленту инстаграма2.

– Так на чем я остановилась? – сумев оторваться от экрана после нескольких пролистанных постов и вновь оказавшись в реальном мире, она вытянула голову и поглядела на меня сверху вниз.

– Обходительный мужчина, что оказался отцом, оплатил тебе такси до дома за свой счет.

– Ага, точно. – дождавшись от меня двух ударов пальцем по собственной мочке, Женя продолжила. – Еду я, значит, до дома, и тут мне в директ…

*

Сегодняшний перерыв я провел в полном одиночестве, чему был рад – Женя и Ильтс были еще теми энергетическими вампирами, поэтому редко выпадающая возможность побыть в тиши наедине с самим собою была не только блаженством для моих перепонок, но и возможностью восполнить ресурсы, которые мне понадобятся уже вечером.

Ильтс, что из-за своего вчерашнего отгула был загружен перенесенными на сегодня желающими сэкономить на стрижке, как-то сказал: «ты не интроверт, ты просто успеваешь наговориться с самим собой, поэтому с окружающими говорить у тебя желания особо нет». Иногда этот парень мог выдавать и что-то глубокомысленное. Согласен с тем, что я еще тот любитель вести монологи внутри своей черепной коробки, но не уверен, что причина, по которой что с Женей, что с Ильтсом наше устное взаимодействие состояло сплошь из их реплик, была конкретно в этом. Просто мне «везло» приходиться по вкусам человекоподобным рупорам, которые выдавали за день словесную простыню, являющуюся месячной нормой для среднестатистического обывателя.

Зашедши домой, я закинул в себя пару бутербродов с ветчиной, включил кабельное тв на фон и принялся вырезать трафареты. Когда они были готовы, я взял их с собою и отправился в мастерскую. В ней меня встретили десять белых квадратов, оставшихся после последнего посещения. Будь я супрематистом, такая галерея могла бы вызвать гордость за себя, но моя фамилия звучала как Кузнецов, а не Клюн или Малевич, и относил я себя к остросоциальному неоэкспрессионизму, так что подобные виды пробуждали во мне лишь тоску.

Три усердные попытки, и от былой тоски не осталось и следа – я смог найти нужную рецептуру, чтобы моя задумка по максимуму реализовалась в жизнь. Вместо одной толстой черной линии по краям изображения я использовал две узких, небесного и белого цвета, что наслаивались друг на друга и от чего воздушный шар сразу прибавил в объеме и заиграл красками. Поглядев на него под разными углами, я удостоверился, что лучшего добиться не выйдет, после чего, забросив трафареты и баллончики в лежащую на пыльном бетоне сумку, накинул ее лямку на свое плечо и ускоренной походкой отправился вниз по лестнице, прямо на гулкие проспекты – свободного времени у меня оставалось еще полно, самое то, чтобы придать этому покрытому сажей промышленному акрополю немного кричащего лоску.

Моей первой остановкой стал дом, укрывший под своей крышей Управление Федеральной антимонопольной службы. Изначально мне приглянулся его государственный собрат, находящейся на другой стороне от проезжей части, и чья золотая табличка у входных дверей сообщала, что внутри облицованных камнем стен обитает некая избирательная областная комиссия. Мне понравилась глянцевая полированная текстура фасада – по граниту я рисовать еще не пробовал и не имел ни малейшего понятия, закрепится ли на нем краска, но рационально взвесив все за и против, я все же оставил эту затею. Иномарки люкс-сегмента, выезжающие с внутреннего двора, камеры, установленные на каждом простенке меж окон и стоящий всего в десяти метрах пост ДПС. Каждый из этих аспектов недвусмысленно сообщал мне, что как только я приложу свой трафарет к манящей стене и нажму подушечкой пальца на кэп баллончика, штраф за вандализм станет неизбежным. Антимонопольщики же жили куда скромнее – здание они делили с аптекой, кофейней и дешевой столовой. Никаких камер, никаких закрытых внутренних дворов, открытый доступ к торцу. Последнее стало решающим фактором.