Вернемся к тому, как я оказался на судне. Факт остается фактом, но моя жизнь оказалась вне опасности, и за это я должен благодарить Уорена Блэйка. Но не мог же я тогда знать, во что превратится моя жизнь, а именно – с каким трудом мне предстоит выдержать эти несчастные сорок два дня пребывания на «Неприкосновенном».

В те злосчастные дни я и начал вести свой дневник. Повторюсь, что прежде мне не доводилось записывать что-либо происходящее со мною на бумагу. Если бы я начал делать это еще в начале своего пути, то, наверное, смог бы открыть собственную библиотеку, где хранились бы письмена с изложенными в них подробностями о моих приключениях.

Тем не менее о тех странных событиях я вспоминаю до сих пор. Прежде мне никогда не доводилось испытывать подобные потрясения. Иногда перед человеком открываются потаенные двери, в которых долгое время томился их страх. Мой страх выполз наружу именно тогда, когда я впервые вступил на борт «Неприкосновенного».

Все свои записи я делал каждодневно, соблюдая лично составленный график. У меня было предостаточно времени для того, чтобы описать каждый прожитый день, проведенный на этом злополучном судне. И именно сейчас я хотел бы поделиться с вами своими наблюдениями.

Очнулся я уже в какой-то затхлой каюте, больше похожей на гальюн. Вокруг была кромешная тьма. Свеча, которую кто-то поставил рядом с койкой, слабо закрепленной уже прогнившими шкентросами7, давно потухла. До конца догореть она не смогла, так как с потолка отовсюду прилично капало.

Начало пробуждения было многообещающим. Но проснулся я вовсе не от того, что мой организм уже вовсю бодрствовал, а от сильной качки. Меня чуть было не опрокинуло с койки, когда в очередной раз волна с силой ударила о левый борт бедной каравеллы. Мне с трудом удалось зацепиться за какую-то вешалку и не свалиться вниз.

Спустя минут десять дверь в каюту со скрипом отворилась, и внутрь вошла темная грузная фигура со свечой в руке. Голос, которым неизвестный человек окликнул меня, оказался настолько хриплым, что я едва мог разобрать слова.

Человек попросил меня следовать за ним. Воспитанием, прямо скажу, он не отличался. Ни привета, ни ответа на приветствие не последовало. Мне ничего не оставалось делать, как выполнить его просьбу.

Когда мы поднялись на палубу, подул теплый, но сильный ветер, заставивший немного померзнуть, ведь платье на мне так и не высохло. Зубы еще несколько раз выбили дробь, а затем я понемногу начал успокаиваться, так как, пройдя по палубе примерно метров десять, мы стали спускаться по трапу, где, по всей вероятности, располагалась каюта капитана. Человек, шедший впереди, обозвал меня «синим носом». Я затаил на него обиду.

Судно, я должен заметить, у Блэйка неплохое, но, очевидно, нуждалось в капитальном ремонте.

Я понял сразу, что человек меня привел к каюте капитана, где возможно и ждал меня сам капитан.

Мгновение спустя мы вошли внутрь каюты, и матрос доложил о том, что «утопающий» доставлен.

Капитан сидел за столом, отмечая нужные координаты на карте. Он оглядел меня с ног до головы, затем легким кивком намекнул матросу покинуть каюту. Тот сию же секунду выполнил приказ.

Капитан сделал несколько записей в судовом журнале, затем захлопнул его и встал из-за стола. Ростом он оказался примерно с меня. Одет был не очень хорошо, на ногах – слоппы8 с чулками и коричневые башмаки. Потертая туника была заправлена в штаны, а поверх нее натянут темно-синий засаленный китель.

Взгляд капитана был ясным и строгим. Он внимательно осматривал меня, сложив руки за спиной и не издав при этом ни слова. Мне стало как-то неловко, и капитан это понял. Жестом он предложил сесть на сундук, что стоял рядом со столом. Я повиновался.