– Ну, здравствуй, дорогой, здравствуй! Спасибо, что приехал, – энергично потряс он протянутую Глебом руку и указал на лавку напротив себя. – Давай, располагайся, чайку для начала выпей с дороги.

Глеб сбросил с плеча свою лёгкую спортивную сумку и сел рядом. Ему пододвинули чашку, сахарницу и раскрытую пачку чая.

– Ну, как? В Дзержинск-то скоро? – спросил Глеб, по старой бункерской традиции засыпая ложечкой заварку прямо в чашку.

– Скоро-скоро, – кивнул Евгений Сергеевич, прихлёбывая. – Часть наших ребят уже там, квартиру двухкомнатную на днях сняли. Те, кто поедет на выборы, будут жить в ней. Условия, конечно, спартанские, но ничего не поделаешь – почти все деньги ушли на залог в избирком.

– Мы же на этот раз подписи собирать не стали, а сразу денежный залог внесли, – пояснил сидящий прямо напротив Глеба малорослый, слегка сутуловатый парень. На его черепе с левой стороны, сквозь коротко остриженные волосы отчётливо проступал белесый, в форме лошадиной подковы шрам. – К чёрту эти подписи! А-то будешь так неделями по домам ходить да собирать, а избирком возьмёт и зарубит их на самом флажке.

Он тоже поднёс кружку к губам и, прежде чем сделать глоток, ворчливо фыркнул:

– Знаем, проходили.

Глеб вспомнил, что год назад партийцы пытались выдвинуть только что арестованного Лимонова кандидатом на выборах губернатора Нижегородской области, и тогда избирательная комиссия действительно забраковала ровно столько кропотливо заполненных подписных листов, сколько требовалось для вынесения отказа в регистрации.

– Ага, – подтвердил он. – Из нашего отделения в Нижний тогда Чемодан с Ефрейтором ездили.

– Помню я этого Ефрейтора, олдовый партиец. Мы с ним с гопарями местными однажды не на шутку сцепились, – охотно подхватил парень со шрамом, явно обрадованный внезапно всплывшим воспоминанием. – Подписи по домам собирали вдвоём, а они докопались в каком-то дворе – мол, кто такие, чего в нашем районе делаете, ну и так далее.

Глеб слушал стриженого уважительно, не перебивая, ибо знал, что это сам Дима Бубнов – стародавний, почитаемый всеми партиец. Пять лет назад, когда Глеб ещё ходил в школу и совсем не интересовался политикой, тот уже был известным активистом, ездил в Среднюю Азию с горсткой партийных смельчаков, где они собирались участвовать в русском восстании. Затем, сумев чудом вернуться назад живым, своими руками обустраивал этот самый подвал, мешал раствор, таскал кирпичи и песок, пилил доски, красил. Лимонов вывел его в нескольких книгах, создав запоминающийся образ стойкого непреклонного бойца, живую легенду организации, рассказы о которой не первый год гуляли по всем отделениям. Сейчас, сидя за чаем на тесной бункерской кухоньке, Глеба наполняло чувство неизъяснимой гордости – ведь он знаком, запросто общается с людьми, о которых уже сейчас пишут в книгах, и кто – он был абсолютно в этом уверен – впоследствии обязательно войдёт в учебники истории.

– Да, – продолжал свой рассказ Бубнов, будто не замечая того впечатления, которое производит на собеседника. – Конкретный махач вышел. Мы вначале хотели на словах отбазариться – и так с ними говорим, и этак. Но конкретные нам гопники попались, упёртые, поэтому видим, что никак, не разойтись по-хорошему. Ну, Ефрейтор тогда с ходу втащил одному прямо в пятак – тот сразу и отъехал. Зато другой цепь достал – и на меня. Машет ею, орёт, мол, урою на хрен! А я ещё в руках папку с подписными листами держу, всё уронить боюсь – мы ведь тогда с самого утра ходили по квартирам, уже штук пятьдесят этих подписей на двоих насобирали. Но всё равно бросать пришлось – иначе б хана. Схватил я тогда с земли палку – и гопарю по ногам. А тому хоть бы что – пьяный, боли не чувствует, прёт вперёд и всё. Хорошо, Ефрейтор ему тогда сзади хорошенько по чайнику звезданул, в самую репу. Пока он чухался, я папку с бумагами подхватил, и мы втопили.