– Ты не здоров, – проговорила я хмуро. – Ты вчера чуть не окочурился, повторяю.

– Но ты не видела меня раньше! – лихорадочный блеск в глазах Антона выдавал его с поличным. – Прежде я был неадекватным. Я, я… – он закрутил головой по кухне, – я плохо разговаривал… несвязная речь, плохая координация… – теперь он уставился на меня с маниакальной улыбкой: – Я даже мать собственную однажды придушить хотел.

– Для этого даже необязательно быть шизофреником, – я буднично пожала плечами.

– Просто… Жить стало сильно легче, когда ко мне пришла Джанджа, вот.

– Ага. И ты уже почти здоров, да?

– Да. И у нас есть план.

– Хоть у кого-то в этом доме есть план, – вздохнув, я направилась к плите, чтобы поставить чайник. – Хотя нет, подождите, вчера у меня тоже был план, ха.

– Такой же эпичный, как мой? – не поверил Антон. – Давай насчет три.

Он что, впал в детство?

– Ой нет, детка, – я покачала головой. – Мой план еще рано твоим ушам слышать. Так что просто позволь тётушке Ладе за тебя порадоваться.

– Почему ты ведешь себя со мной, как с ребенком? – буркнул Антон. – Я сильно старше.

– Потому что ты ведешь себя, как ребенок, – я достала с полки кардамон и сахар. – Жасмин будешь?

– Нет.

– Как хочешь.

Я скосила взгляд к окну, привалившись к которому он сидел. Неужели обиделся? Было бы за что. Я ж его даже кипятком не ошпарила еще. Хотя собиралась.

Давай же, чайник, неблагодарная твоя душонка, закипай!

– Так что там у тебя за план? Хочешь выиграть в лотерею и умотать в Монако?

– В лотерею я уже выиграл, – отозвался Антон. – У генетики. Разве не видно?

Я, быть может, излишне оптимистично вылила содержимое чайника в две кружки, попутно успев обжечь себе три пальца. Ничего, мне полезно.

– Ты кидаешь кардамон прямо в кипяток? – глаза Антона полезли на лоб. – Ты все-таки шизофреник, да?

– Да, – я обнадеживающе ему улыбнулась. – У каждого из нас свои заскоки. Давай посчитаем.

Я села по-турецки напротив и уставилась на него голодными глазами.

– Начинай.

Антон хмыкнул и посмотрел в окно. Точнее на муху в паутине в углу стекла.

– Не думаю, что мы должны произносить такие вещи вслух.

– Начинается на С, заканчивается на Д, да? – я горько усмехнулась.

Или все-таки радостно. У меня вообще складывалось впечатление, что я пустила его в квартиру, чтобы больше не выпускать. Он был совершенен.

– Д-да, – нехотя кивнул он, продолжая глазеть на паутину. – Суицид – довольно красивое слово, если подумать. Не то чтобы я много думал.

– Конечно. Ты просто случайно его в своем плове увидел, – я кивнула. – Так что там за план?

– Я хожу в детдом, – признался он с внезапной мечтательной улыбкой на пол-лица. – Мечтаю взять оттуда ребенка на опеку.

– У нас разве дают детей одиноким…

– Нет.

– …мужчинам?

Антон вздохнул.

– Нет, Лада, не дают. Но я мечтаю с кем-нибудь заключить фиктивный брак.

О, Боже. Он произнес мое имя. Не думала, что оно звучит так красиво.

Я сглотнула.

По телу пробежали мурашки.

Он же шизофреник, глупая женщина! Что ты творишь!

Только попробуй сказать, что согласна на брак, и полетишь с ближайшей многоэтажки в свадебную ночь.

– И что… – я рассеянно намотала локон на палец, – уже есть претендентки?

Он досадливо помотал головой.

Разумеется. Как бы ни был он красив, мил и нежен – он был болен. За такими в очередь не выстраиваются. Даже в России.

– А ты уверен, что вообще можешь быть нормальным отцом? – я скептически выгнула бровь и наконец вспомнила, что держу в руках горячий чай. – У тебя есть работа хоть?

– Есть.

Хм, это было неожиданно. Должно быть, какой-нибудь уборщик с задатками вахтера.

– Я графический художник.

Я подавилась чаем.