– Внезапная четверговая неразбериха! Когда закончишь, срочно собирайся и выходи к народу. Сам король у ворот!

Пия смекнула в чём дело и улыбнулась:

– Ну наконец-то! Я уж думала меня в острог на месяц посадили.

– Малышку я упакую, потом и вас проведу, мадам. А то вам ещё рановато одной слоняться в такое мятежное время.

– Ага… – кивнула Пия, глядя на ребёночка, – вот и король наш приехал – домой забирать.

Под руку с Нильдой молодая мама, налита́я и уютная, спустилась к выходу. Кабо вроде назначал Пие витамины, а не наркотики, и всё же впереди…

Впереди действительно стоял король! Обыкновенный такой король в короне. Рядом с ним – шут в колпаке с перебинтованной ногой (из-за которой, по-видимому, он не кинулся помогать с сумками Лулу, копошившейся позади радостных женщин). Полсвиты даже не было знакомо дамам, остальные же, в основном, являлись коллегами с работы Жиля. Все с цветами, разной вкуснотой и при параде. «Вторая свадьба, что ль», – мелькнуло у Пии.

Король первым ринулся к сокровищу, и толпа перестала дышать. Крепко чмокнув жену, король-Ивон заглянул в свёрток. Там блестел его глазками Будильничек, морща, как мама, носик и выпячивая губки. Как же ярко запомнил Жиль это маленькое личико в солнечном свете! Как перевернулось всё внутри, и жизнь стала до краёв полной.

«Спасибо тебе, родная», – прошептал он и ещё раз благодарно и крепко расцеловал.

«Обращайтесь», – был ответ.

Со слезой в умилённом глазу король надел на голову Пие корону с надписью «мама» и принял на руки наследницу.

– Кучерявая шоколадка небось! – чрезвычайно весело вскричал шут. – Да и разрез глаз невелик, не так ли?

– Нет! – Повернулся к толпе корононосец с надписью «отец». – Моя! Вся в меня!

– Эх… – покачал головой шут. – Носатая, значит… и в очках…

Толпа взревела и бросилась навстречу! Тут перецеловались все и смешались в одну голосящую кучу щедрых объятий. Цветы все попомяли, ноги поотдавили, макияж поразмазали; толпа – она и есть толпа, чего с неё взять? Ликование вышло на зависть – ну точно появилась будущая королева Франции.

А развесёлый на людях Арлекин вдруг обращался в поникшего Пьеро, когда ненароком пересекался взглядом со своей Лулу-Коломбиной, к которой, увы, он так и не осмелился приблизиться. А вот Жиль перед отъездом вложил в руки Лулу красивую шкатулку. Девушка открыла её, но ничего не поняла:

– Зачем мне эти перья?

– Это отборные совиные перья – не зря я для местного зоосада заказ выполнял. Вот! Вернули должок. Кому-то даровой, а кто-то, я уверен, будет на седьмом небе от счастья!

– Теперь ясно, когда увижу Кабо-младшего, обязательно передам из рук в руки.

Ивон кивнул.

Вернулась наконец домой нагулявшаяся по клиникам семья, да сразу окунулась в приятные хлопоты.

Квартира наполнилась детским голоском и пелёнками. Вечерами по стенам забе́гали блуждающие огоньки погремушек, а одеяльце и подушечка малышки пропитались мягкими согревающими колыбельными. Спали, в общем, все крепко. Часа по два.

Прошло 15 лет. Вот как бывает: раз – и год прошёл! И так пятнадцать раз. Перемены, конечно, произошли значительные, но обо всём по порядку. Во-первых, подросла Элиза. Имя, кстати заметить, ей выбирали долго и с жаркими спорами, ведь ни одна темпераментная нация не желала уступить другой. В итоге, как говорится, хотели гуси клевера, а кошка молока, но привезли им с севера – подушек два ведра.

Назвали малышку Элизой – древнегерманским именем. По звучанию каждому к уху пришлось, а претензий – поближе девчушку к французскому рататую или к испанской паэлье прикладывать – как ветром сдуло. Да и сама она, как часто бывает в таких случаях, одинаково затяготела к обеим культурам и языкам, да и среди сверстников была ни на кого не похожа с детства. Но родня всё равно ухитрилась поделить её между собой: Жиль любил называть дочку Лизой на французский манер, а женщины – Изой на испанский. А девочке нравилось как её имя, так и его производные.