– Откуда тебе знать! – закричал мальчик. – Ты запрещаешь мне играть с Андрэ! Он не мог тебе рассказать!

– Хорошо-хорошо, будь по-твоему. Я просто так сказал. Вечером заедем в кафе, а пока играй на здоровье со своим Андрэ. Ну давай, беги… – И Кабо сам зашёл в кабинет, не дожидаясь Жиля, которому пришлось наскоро попрощаться с мальчиком и шмыгнуть следом.

– Простите, – бросил Кабо, не оборачиваясь. – Он болен. Не везде наука опередила болезни, что-то так и остаётся с нами навсегда… Выглядит он на семь-восемь, а ему уже двенадцать. Я бы и раньше вас пригласил, да просто думал: это он опять сам с собой говорит. Там ещё няня резко приболела… то да сё… Ещё раз извините, в общем.

– Да ладно, нормальный пацан. Смышлёный! – честно сказал своё мнение Жиль, и Феликс «понимающе» покивал, хотя всё понял по-своему.

– Спасибо… – ни к селу поблагодарил главврач, продолжая прятать взгляд. – Так зачем пожаловали?

– Как! Жену с дочкой увидеть! Расцеловать, наговориться!

– Ну-ну! Куда расцеловать! Я же прямо дал знать, что нельзя! – выпрямился Кабо, ощутив себя в своей тарелке.

– Не сообщили! – уверенно соврал Жиль.

– Странно… – прищурился Феликс. – Ну да пусть. Если это всё – поезжайте домой. Все ваши пожелания здоровья передадим, коли уж у мадам Фисьюре телефон сел.

– Мсье Кабо. Врач вы высшей пробы! Вы мне дочь подарили, сроду вас не забуду и, если узнаю, когда ваш день рожденья, буду каждый год вам здоровья желать. Доживёте до двухсот лет! Это вам! – Он протянул подарочную коробку под коньяк. По весу было видно: не пустую.

– Благодарю. Но что вам моё здоровье, лучше бы жену вашу поберегли!

– Десять минут, и не было меня тут!

– Перестаньте!

– Пять! – Ивон приложил бы руки к груди, кабы не пакеты. – Четыре с половиной!

– Да вы что! – подбросил повыше брови Феликс. – Дайте ей хоть три дня! Она даже вставать ещё не начала. Вы что не знаете: кто прямо ездит – в поле ночует.

Жиль не понял пословицу, и, как глухой, отрывисто и громко сказал:

– Ч-то?!

Главврач нахмурился:

– Так, молодой человек, мне некогда с вами вошкаться – дел полно. Давайте-ка на выход, живо!

– Но, но… А гостинцы?..

– Оставьте на посту с запиской. Всё. Давайте, давайте! – подгонял его к выходу главврач.

Растерянный Жиль еле успел ему всунуть в руки коньяк, прежде чем захлопнулась дверь.

– Хм… – только и выскользнуло у Ивона.

– Он так со всеми, если что не по его! – почему-то радостно сказал Андрэ, держа на запястье совиное перо, представляя, скорее всего, своего тёзку. – Андрэ говорит, что его папа для всех король, а он сам, Андрэ, – … дурак.

– Он ещё всем покажет! Шут иногда похитрее короля будет! Вот увидишь! А ты папу любишь, Андрэ? – поинтересовался Ивон, утопая в целлофановом шорохе и локтем тщетно пытаясь поправить съехавшие очки.

– Больше всех на свете! – гордо заявил мальчик, наверное стараясь, чтобы отец его услышал.

– Ты молодец, Андрэ! Просто молодец!

Жиль обнял мальчика, но тот смутился, не уловив, почему его похвалили, и просто стоял и хлопал глазами, а Жиль думал: «Эх, Этьен… эх, Кабо – да что вы понимаете!..»

Пия, не без помощи Лулу и Нильды, начала потихоньку подниматься и ходить. Она быстро свыклась с ролью мамы и в дочке души не чаяла. Ещё день, ещё два – и Пия окрепла и перешла на обычное питание. Забрезжила на горизонте выписка.

Окончательно пришла в себя мамаша Фисьюре, когда к ней вбежала взволнованная Лулу:

– Вот ты лежишь, да лежишь, а за это время в стране произошёл страшный бунт! Кругом неразбериха!

– Это потому что все, как и я, потеряли счёт дням? – не отвлекаясь от кормления и любования дочкой, спросила Пия, но тут же встрепенулась: – Неразбериха?..