– Ну тогда мы посчитаем, что это было неудачное представление. Ты где сейчас найдешь сильного иллюзиониста, который согласится показывать фокусы?!

– Хезер, не бывает таких совпадений, ты сама знаешь. Там же обязательно будет какая-нибудь гниль, которая нам потом боком выйдет. Шли его подальше, или я пошлю. И пойдем искать гостиницу.

– Нам нужен чародей. Ты всегда сначала ворчишь, а потом думаешь. Вот ты поворчал, теперь подумай – что будем в Гардарике делать?

И Штефан подумал. Подумал о том, что Гардарика – не Альбион, где можно отделаться минимумом декораций и одним харизматичным артистом. В Гардарике любят пышные представления, яркие. Даже слишком пышные – вспомнить хотя бы казус, который произошел когда лучший столичный театр Флер не смог разместить весь оркестр и балетную труппу из Гардарики на самой большой сцене.

– Мы можем не давать представление…

– А аванс из чего будем возвращать?

Штефан только скрипнул зубами. Можно было вернуть потраченный аванс. Если продать разбитые экраны, реквизит, фургон и экипаж. Все, что пришлось бросить в распроклятом Морлиссе с его паршивыми революциями.

– Мы дадим обещанные представления и избавимся от него в тот же день. Нам не нужны его проблемы, согласна?

Хезер кивнула и кончиками пальцев погладила сумку с крысой.

– И если у него есть больная сестричка – учти, я за ними не побегу.

…

Гостиницу они нашли только к вечеру. Оказалось, в городе устраивалась большая ярмарка, и все номера были заказаны заранее. Можно было вернуться и взять яблочко у подавальщицы, но Штефан точно знал, что она поведет в ближайшую к порту гостиницу, где они оставят половину сбережений за три кровати в общем номере.

Они пообедали в паршивой забегаловке в подвале недалеко от порта, оставили вещи в портовом хранилище и весь день кружили по городу, почти не разговаривая друг с другом. Готфрид, казалось, был несколько смущен тем, что ему приходится таскаться за двумя незнакомыми людьми, словно подростку, вывезенному в город, Хезер изредка пыталась начать разговор, указывая на необычную вывеску или особо затейливую решетку на окнах, но слова так и оставались подвешенными в воздухе.

Ближе к центру вовсю готовились к ярмарке – ставили подмостки, разворачивали стенды, расставляли оборудование.

Штефан смотрел на приготовления профессионально-циничным взглядом. Видел, что подмостки расположены неудачно, но их хотя бы устроили не на эшафоте. Слышал, как ругаются торговцы и рабочие. Что-то не завезли, что-то неправильно поставили, кто-то прожег дыру и как прикажете продавать из прожженной палатки?

Город полнился красками и звуками, радостным предвкушением, запахами и электрически искрящими ожиданиями. Штефан чувствовал это в воздухе, но замечал только прожженные палатки, кривые каркасы и неудачно расположенную низкую сцену. Если бы он попытался вспомнить, когда потерял способность ждать хорошего вместе со всеми, наверное, не смог бы. Уже в шестнадцать, заметив Хезер с ее персиком на набережной, он безошибочно почувствовал в ней родственную душу – не сломанную, но вымотанную, чувствующую в воздухе чужую радость и разучившуюся примерять ее на себя.

Впрочем, Штефан совершенно об этом не жалел. Так было проще, так было удобнее. Такое отношение позволило им выжить, сделало их полезными мечтателю-Томасу, единственному человеку, кроме Хезер, которому Штефан был искренне благодарен и предан.

Хорошо бы еще это отношение помогло им найти проклятую гостиницу.

Гостиницу нашли на самом краю города, ближе к рабочему кварталу. Это был небольшой домик с плоской крышей, на которой, судя по перилам, летом устраивали обеденную зону. Окна были большими, даже слишком большими, и Штефана это не радовало – топили там паршиво, и в комнатах было холодно. За лишние одеяла нужно было доплачивать. Штефан хотел поторговаться, но не смог.