К тому времени он чувствовал себя настолько вымотанным, что отказался от ужина, да и хозяйка особо не настаивала – ей явно было лень открывать ради поздних посетителей кухню. Хезер и Готфрид от еды тоже отказались, но потребовали чая с ромом. Хезер заставила с ними выпить, и Штефан после двух кружек еле дотащился до комнаты, оставив спутников допивать. Наощупь, не включая свет, открыл окно и замер. Сон отступил, и Штефан с сожалением подумал, что с возрастом это происходит все чаще.

Пахло карамелью и машинным маслом. Нехорошо, тревожно и почему-то тоскливо.

Штефан помнил, как Томас экспериментировал с запахами. Перед выступлениями разливал под сидениями эссенцию, которую заказывал парфюмеру во Флер.

Томас рассказывал, что раньше у цирков был особый запах. В выступлениях использовали крупных животных, на входе продавали дешевые лакричные конфеты, каленые орехи, яблоки в карамели, а главное – жарили в огромном чане кипящего масла все подряд. Опускали туда яблочные и картофельные пирожки, нанизанные на шпажки куски ветчины, курицы или твердого сыра, которые макали в огромный таз с кляром, стоящий прямо на земле, а иногда просто мелко резанную картошку в проволочных лотках. Рядом обычно стоял другой чан. В нем кипела смесь расплавленного сыра, специй и белого вина. Туда опускали полоски теста, то, что недавно пожарили во фритюре, а за пару монет можно было налить смесь в бумажный стаканчик.

Все это пахло – землей, звериной шерстью, канифолью, маслом и сыром, лакрицей и жженным сахаром. Сейчас цирк стал совсем другим – в новый век никого уже не удивишь слоном или тигром, а значит, незачем их заводить. Теперь упражнялись в эффектном использовании магии, в оригинальном использовании транслирующих экранов и, конечно, постановке номеров.

Есть во время представления стало немодным, по крайней мере что-то горячее и способное испачкать жиром костюм. И уж точно никто не хотел бы видеть перед шатром чан с кипящим маслом – новый век был веком паранойи. Люди боялись болезней, войн, других людей и, конечно, пожаров. Газовых фонарей, падающих на занавесы, новых электрических ламп, которые, говорят, взрывались и горели особым огнем, который не погасить водой. Чанов с маслом и жаровен под ними. Упадет, шатер займется, будет «как тогда». Даже если никакого «тогда» не было, люди с удовольствием выдумывали его или вспоминали похожий случай, пытаясь упорядочить свои страхи, сделать их понятнее.

Но Томас все же лучше понимал, чего хотят люди. Штефан умел считать, а Томас – чувствовать настроение. Во Флер он долго ходил по парфюмерным лавкам, с баснословной для их антрепризы суммой и несвязной просьбой «сделать запах как в старых цирках». И наконец нашелся человек, который понял, чего хочет этот сумасшедший рыжий мужчина с эгбертским акцентом.

Штефан, который умел считать, говорил Томасу, что тот дурак, собирается потратить деньги на совершенную чушь, и не лучше ли обновить костюмы, а если ему так приспичило, можно жарить пирожки за ареной прямо во время выступления. Или давать людям на входе понюхать мокрого кота. Томас только отмахивался.

А потом Штефан считал прибыли и не мог отделаться от назойливого чувства зависти. Конечно, цифры вовсе не были астрономическими. Эссенция, которая пахла землей, горячим маслом и медвежьей шерстью, не могла решить всех их проблем. Более того, с первого же представления нашлись люди, неожиданно посчитавшие выступление вульгарным и плебейским. Один критик даже опубликовал статью о посещении их цирка. Больше всего Штефану запомнились слова «дурновкусие», «китч», «поразительное убожество». Но на следующие представления пришло больше людей, а Штефан начал узнавать знакомые лица.