– Ладно, но до двенадцати я должна забрать Лису.

– Принято.

– И ни минутой позже, – угрожаю я ему указательным пальцем.

– Как скажешь.

Тишина, повисшая в тускло освещенном дворе, становится слишком неловкой.

– Уточню у управляющего, отпускают ли меня, и приду, – отчитываюсь я и, дерганными движениями сорвав фартук, шагаю на выход.

Как раз когда на улицу вместе с громкой музыкой русского рока вываливается целый ансамбль выпивших парней, которые не отставали от меня. Какая-то команда регбистов из соседнего региона – шутят, присвистывают. Один даже загораживает проход, осматривая липким взглядом.

– Пропустите, – указав на дверь, прошу не очень вежливо. Сейчас я ему не прислуга, могу не изображать слепоглухонемую, которой нравится свинское отношение.

– А ты куда? Давай с нами, тут веселее.

Я повторяю просьбу громче и настойчивее.

– Вась, оставь ты ее, – говорит кто-то из толпы.

– Друзья у меня скучные, не обращай внимания, а вот я – нет.

Тяжелая рука приземляется на мою талию и, черт возьми, ощущается до зуда и жжения инородно. Совсем не так, как другая, которую уже чувствовала сегодня. Эта мысль только успевает промелькнуть в голове, когда я слышу знакомый голос.

– Эй, друг. Иди-ка ты, куда шел.

Взгляды устремляются мне за спину, хватка слабеет. Я кажусь себе намного сильнее с поддержкой, но намеренно не поворачиваю голову. Замечаю, как напрягается главный задира, как поджимает губы и оценивает соперника. Знаю, что видит, помню взгляд Дыма – тот не терпит возражений. Уже догадываюсь, что будет, как он сказал.

И да, здоровяк отступает, освобождая путь. Я не спеша, без резких движений покидаю террасу, но все-таки сдаюсь – оборачиваюсь на пороге. Дым как ни в чем не бывало подмигивает, а я, кажется, забываю дышать.

Сразу после в дверях кухни сталкиваюсь с Даней, который просит помочь отнести несколько блюд в зал.

– А потом можешь валить на все четыре стороны, – смеется он, зевая во весь рот.

И я ношусь вслед за ним с подносами, без конца ощущая, как покалывает спину и шею. Потому что Дым смотрит на меня.

7. Глава 7

Дым

Hurts – Redemption

– А Дэн-то почему не пришел? Опять его баба парадом рулит? – возмущается Палыч, когда я сажусь обратно за стол.

У Палыча свое видение мира. Он считает, что каждый мужик достоин еженедельного загула, а женщине место дома с детьми. До шовиниста ему далеко, он в чужой огород обычно не лезет, но иногда от обиды случается.

– Макс, ты ж его друг, может, вправишь мозги парню? – никак не уймется. – А то ж лица на нем нет, одна вселенская скорбь в глазах.

– Любите вы загнуть, Палыч, поэт в вас дохнет, – посмеивается Чайковский и спрашивает про горе-стажера, пока Алан с Мишаней новый объект для ремонтных работ обсуждают.

Это обычное явление, у нас все вертятся, как могут. Дима с Султаном, водилы из караула, например, гоняют на такси в свободное время, чтобы прокормить семьи. А они у них большие: у одного Султана четыре дочери и две кошки с женой – целый гарем.

– Глаза сломаешь. – Макс толкает меня локтем в бок, а я несколько раз моргаю, прежде чем сообразить, что говорит он мне. – Что за девчонка?

Внимание разом переключается на меня, мужикам только повод дай языки почесать.

– Это же та девушка, которая приходила в часть? – лезет Алан не в свое дело.

– А зачем это она приходила? – пыхтит Макс.

– Я уже где-то видел ее, – бормочет Палыч, пока его не осеняет, к моему глубочайшему сожалению: – Точно, пожар! Она же была на том выезде? Девятиэтажка!

– И ничему жизнь не учит? – намекают они на дурные приметы и неудачные знакомства в прошлом.

Есть у пожарных нерушимые заповеди, о которых знает каждый. Например, «только прибыл – думай о воде», или «туши по огню, а не по дыму». И смысл одной из них не привязываться к тем, кого спас, не переносить работу в жизнь – плохо заканчивается.