— Налей и мне тоже, — внутрь завалилась Наташа.

Я послушно кивнула, отдала ей наполненный стакан и между делом равнодушно уточнила.

— Он ушел?

— Кто?

И правда…

Недвусмысленная пауза и сдвинутые брови натолкнули коллегу на правильную мысль.

— А, этот твой. Да, с кальяном посидел и уехал.

— Он не мой, — упрямо пробормотала.

— Да ладно тебе. Парень, кстати, классный. Такие чаевые оставил, что я еще неделю гулять буду.

Все правильно, Варя. Щедрый клиент по достоинству оценил обслуживание.

Ничего не ответив, допив воду и скомкав бумажный стаканчик, я бросила его в мусорку и хлопнула дверью подсобки. Какая-то дурость в голову лезла. И злость неоправданная кусала за локти.

Когда мы закончили, уже светало. Я убрала столики, вытерла взмокший лоб и стянула резинку, разминая уставшую макушку. Затем выключила прожекторы, переоделась, вышла в числе последних.

Наконец-то суббота…

Я почти на автомате двинулась по знакомому маршруту, но успела сделать лишь несколько шагов. Сзади хлопнула дверца. Щелкнула сигнализация. И в противовес абсолютной, утренней тишине морозного утра раздался энергичный, глубокий, чуть хрипловатый голос.

— Так вот где ты по ночам шатаешься, Соболева.

Всего за пару дней его присутствия в моей жизни я успела привыкнуть и к бесконечной дрожи, и к безумно колотящемуся сердцу. Но то, что я испытала сейчас, не шло ни в какое сравнение. Я замерла, как кролик перед удавом, уже чувствуя удушающую хватку на шее и подступающие нотки истерики. Значит, никакущий из меня агент под прикрытием. Вся ложь треснула, как лед под ногами, и утянула меня на дно.

Мотнув головой, я поджала губы и попыталась ускориться, желая слиться с кирпичной стеной, раствориться в воздухе и осесть на землю дождевыми каплями, но жесткая ладонь, ухватившая за ворот пальто, встряхнула с такой силой, что перед глазами заплясали звездочки.

— Соболева, не испытывай мое терпение.

Воспротивившись внезапной близости, теплым дыханием согревшей кожу, я простонала.

— У меня есть имя, придурок, — во мне горел огонь непонимания, а усталость только поддавала жару.

Пока одни люди спали, скрывшись от холода под ворохом одеял, другие срывали маски, не имея никаких сил сдерживать собственное упрямство.

— У меня тоже есть имя, — напомнил парень, наконец отпустив ткань одежды, но не отойдя в сторону, — и что-то ты ни разу им не воспользовалась.

Я задохнулась от эмоций, вновь несдержанно ляпнув.

— Потому что не хочу иметь с тобой ничего общего.

В ответ на это Булатов лишь усмехнулся. Колким взглядом очертил контур накрашенных губ, скользнул глазами по волосам, в которых путался злой ветер, и наклонился немного вбок, открывая вид на бездействовавшую хищницу, мигнувшую фарами.

— Садись. Я подкину. Так уж и быть, не оставлю даму в беде.

— Отвали. Так уж и быть, на первый раз забуду.

И неизвестно, кто из нас сильнее горячился. Я, прямо посылающая человека, способного превратить мою жизнь в ад, или Булатов, предлагающий мне помощь.

— Харе ломаться. На улице холодно, а ты полуголая, — нахмурился, словно и правда видел в этом проблему, а потом резко предостерег, отвергая любые попытки бегства, — если не сядешь, завтра весь универ узнает о твоей подработке. Найдешь другую — я и там отыщу. Так что не кривись, рысьеглазка, морщины тебе не пойдут.

— Рысьеглазка?

Наверное, Наташа что-то перепутала, и баловался Булатов вовсе не кальяном.

— Соболева же тебе не нравится, — прилетел все тот же нелогичный ответ.

Это не было оскорблением, и впервые я прикусила язык, боясь нарваться на прежнюю грубость. Мне не было места ни рядом с ним, ни в его машине, но я даже не заметила, как власть над ситуацией начала перетекать в другие руки.