– Разве ж такая должна быть Изба? – Ревел Страшила. – Разве ж в лесу? Разве ж без огорода, без наличников на окне, без трубы дымоходной? Где всецело необходимоё? Как смеете жити в неправильном строении? Рушить! Ломать! Изничтожать!

И кинулся, со всей злобы, потрясая огроменными кулачищами, Избу крушить.

За что и получил.

Илья даже присвистнул.

Неподъёмную тушу Страшилы отбросило как раз в промежуток над соснами лесными и сводом небесным.

А когда Страшила на землю опять громыхнулся, то был уже вовсе и не Страшилою, а отвратительного вида и запаха кучей горелого мяса.

Изба тем временем повернулась.

Теперь она стояла не окном, а дверью к поляне.

– Ну, что за народ? – Голос у Избы был явно расстроенный. – Тысячу раз говорено: просьба не беспокоить! Заранее предупреждаю о возможных последствиях, вплоть до полного лишения, как жизни, так и сущности, – всё равно, лезут! Действительно: beata stultica aeternum: вечная, блаженная глупость. Видимо, нужны более действенные методы профилактики! Ничего не поделаешь: в конце концов, сами напросились…

Потом что-то громко щёлкнуло, и Илья почувствовал дикую боль в голове.

Одновременно с болью пришло чёткое осознание: и вправду, не пойду!

Жизнь дороже.

Но не тот Илья был человек, чтобы поддаваться.

Даже наоборот: боль в головушке лишь заставила Илью глубоко обдумать прямо счас перед ним происходящее.

Тем более что к Избе приближался новый гость.

Земля дрожала, деревья от страха словно бы стали ниже ростом.

Илья проверил засаду свою: надёжна ли?

Выходило, надёжней некуда.

И вышел на поляну Змей Горыныч; из голов его, числом три, вырывалось пламя, крылья, пошевеливаясь, лес шатали, будто сие – травинки.

Но Илья опять заметил некоторую странность.

Ничего из на пути попадавшегося, Змей не рушил.

Даже наоборот.

Шёл бережно, дышал осторожно, и хвостом шевелил с явным расчетом ничего вокруг не повредить вообще.

Встав в изрядной безопасной удалённости от Избы, Горыныч подал голос.

– О милости умоляю, дядюшка. – Проговорил Горыныч весьма просительным тоном. – Верните облик человечий! Сил нету более! Виноват я. Какое угодно наказание приму, только избавьте от облика драконьего и змейства!

– Нет. – Отвечала Избушка. – Сказано было: тридцать три века, изволь влачить существование соответственно проклятию. И вообще: раньше нужно было думать.

Изба замолчала.

Горыныч же заревел и заплакал во все три головы.

– Не трать время, племянничек. – Посоветовала Изба. – Что ты там должен делать по договору? Напомни.

– Напада-а-ать…

Горыныч утирал слёзы хвостом.

С хвоста капало на землю, ибо хвост уже был насквозь мокр.

– Вот и нападай.

Изба неожиданно куда-то исчезла, зато на её месте организовалось нечто круглое, явно неприступное даже на вид, цвета болотного и с дырками, из которых торчали устрашающего вида стреляющие штуковины.

Горыныч со вздохом напал, рыгая огнём.

Штуковины в долгу не остались.

Илья почувствовал сильный жар, и отполз подале: ну их, пусть выясняют без него, – мы это дело переждём в сторонке…

Огнём плевались взаимно и убедительно, рёв и грохот организовав такой, что уши у Ильи заложило напрочь.

– Первый! Первый! – Орала зачем-то Изба, ни к кому, на самом деле, не обращаясь. – Обходи справа! Не оголяй фланг! Не жди резерва! Атакуй!

Горыныч тряс головами, и тоже орал, причём, судя по крикам, остальные две головы считали свою левую соратницу исключительно редкой трусливой дурой.

– Опять она филонит! – Ругалась средняя. – Кто ж так огонь плюёт? Сколько раз тебе говорить: угол плевка рассчитывается по кривой, изогнутой куполом в небо! Чем кривее купол, тем дальше плевок!