– Сурово. – Задумчиво заметил Илья, и Старец сразу понял: юный герой взял его историю на заметку.

– Слушай дальше.

Фёдор опять посуровел ликом.

– На самом деле, оно только с виду – Изба, а по сути сущности своёй – вовсе даже и Неприступная Крепость, преисполненная оборонной магией и непропускательным для непрошенных гостёчков тайно-ловушечным волшебством. Но у меня вот тут, – Старец постучал себе по лбу, – планчик подробный есть, и я те его нарисую во всех подробностях…

Илья, сказать честно, некоторые слова Старца Фёдора не понимал вовсе, но молча слушал, ибо решил про себя так: что запомню, то моё, а остальное, ежели мимо головёнки пролетело, то, значит, и не надо было его понимать лично мне вовсе.

А ещё – ещё всю дорогу разговорную со Старцем где-то под сердцем у Ильюхи копошилось недоверие.

Что-то, понимаете ли, было во всём этом неправильно.

А вот что – вот так вот, сходу, не разберёшься…

Ну, никак, сколько не пробуй.

И Илья резонно решил не касаться покуда вопросов доверия, но и не упускать из виду наличия в речах Старца Фёдора возможного подвоха.

– — – — – — – — – — – — – —

Избушка на курьих ножках: в славянской мифологии — место перехода из земного мира в потусторонний мир. Поворачиваясь, Избушка открывает свою дверь то в мир живых, то в мир мёртвых.

Материал из Википедии – свободной энциклопедии.

– — – — – — – — – — – — – —

Изба Навислава стояла посреди поляны дубравной, к лесу дверью, а к поляне – единственным, давным-давно немытым, оконцем.

Дикая была Изба.

Суровая.

Даже страшноватая.

Брёвна черны от времени, то ли мох на них ядовитый пророс, то ли плесень вековечная, всех известных видов, какие есть, а также и тех, которые только здесь, на бочарах Избы, и водятся.

От стен холод прям душу насквозь морозит, а крыша кривая так на глаза действует, что голова сама в себе болит и гонит одну беспрерывную мысль: иди отсюда!

Да брось ты даже думать о том, чтобы к Избе идти!

Ну её.

Заховаться надо, спрятаться подалее, чтобы себя как можно скорее и надёжнее обезопасить…

Илья сидел в кустах и смотрел на Избу уже с час.

За это время ни одна птица, да что там – птица! – комары с мухами, к Избе не подлетели ни разу.

Потому как не могли.

Нет, пробовали, конечно, многие, но словно бы натыкались на какую преграду невидимую, и, если не падали, разбившись, то летели прочь, больше даже не пробуя.

А потом на поляну вышел Страшила.

Илья его сразу признал, ибо знал: есть такие!

Про них Голован рассказывал, когда подробно объяснял, с кем или чем ватаге столкнуться вполне может быть придётся в поземельных ходах.

Страшилою становится обычный Домовой, ежели его Дома, где он Защитник и Хозяин волшебный, лишить насильно, тогда-то, недовольный случившимся и оскорблённый до всей своей сути, добрый Дух-Хранитель Жилища и всего, что в нем находится, удивительным образом перевоплощается из добродушного, заботливого старичка в уродливого сволочного гада, который готов на любую мерзость немыслимую, дабы только насолить столь подло обошедшемуся с ним Миру.

Особенно стоит отметить появляющийся у превратившегося из Домового в Страшилу склочный характер, замешанный на поношении любых деяний людских.

– Понаставили Изб-то, нелюди, где и житьнельзя! – Орал, надрываясь, Страшила, топоча ножищами.

Каждая ножища была величиною с колесо тележное, и отпечаток оставляла таков, что, по прикидке Ильи, весу в Страшиле получалось пудов двадцать.

Да и ростом был ужас ходячий под стать ножище: явственно чуть выше дерева стоячего, но, однозначно, малость ниже облака ходячего.

– Разве ж такая