Случаи беззастенчивого мздоимства и свирепого казнокрадства разрешаются таким же точно образом, к взаимному удовлетворению сторон, в особенности губернских чиновников и самого губернатора: ^>*** уезд исправно платит пόдати, не доставляет хлопот недоимками и разного рода тяжбами, − следовательно, считается благополучным, вполне благонадёжным, а такой не грех и назначить как пример другим.

Что ещё вспомнить об Альбине Ильиничне, или Альбе^>2>8 в юбке, как я её про себя называю? Пожалуй, как ловко она распределяет должности.

Система распределения должностей измышлена, конечно же, не самою малограмотною исправничихою, но она усовершенствована и доведена ею до такого высочайшего уровня и блеска, что простотою и эффективностью едва ли не превосходит конструкцию колеса: всякий человек, молодой или не очень, возжаждавший пристроиться на «хлебную» и нехлопотную должность, отнюдь не спешит обнаруживать свои таланты или хотя бы способности на поприще науки, искусства, торговли, либо на каком другом, а спешит приложиться к ручке Альбины Ильиничны. И, ежели проситель сумеет зарекомендовать себя понятливым, принадлежащим к кругу «своих» людей, то с этого же мгновения ни одной казённой бумаге, пусть даже и доставленной фельдъегерем, не тягаться ни скоростью передвижения по инстанциям, ни быстротою исполнения с указанием, отдаваемым исправничихиными устами. Указание выполняют в первую очередь те, кто был спасён исправничихой не от Сибири, так от нежелательной огласки, и те, кто ведает: быть может, завтра уже ему придётся прикладываться к ручке Альбины Ильиничны, пахнущей не селёдкою и квашеною капустою (это нос так самовольно думает), а избавлением от сурового ревизора и ржавых кандалов − сладчайшим духом свободы… Короче говоря, вскоре исправничихин протеже является в присутственное место и, с видом надменным минуя лавки писцов, усаживается где-нибудь сбоку на незначительный стул, после незаметно перемещается на стул пошире, с него пересаживается на стул уже мягкий и с высокою спинкою, и с него уже метит перепорхнуть в кресло самого столоначальника^>2>9, и занимает-таки его (не без помощи, разумеется, вездесущей и всепроникающей Альбины Ильиничны, дальновидно организовывающей собственную лейб-гвардию^>30). Отсутствие таланта – лучшая у нас рекомендация, и вот уже в губернской канцелярии исправничихин «гвардеец» усаживается где-нибудь сбоку на незначительный стул, после незаметно перемещается… И ежели в самой сиятельной столице нашей, самом Правительствующем Сенате, заседает тот, кто не откажется оказать Альбине Ильиничне протекцию, или даже не посмеет не оказать, − вот ей-богу, не удивлюсь! Как ни грустно осознавать, но именно исправничихи посредством гражданской трусости нашей умудрились не просто выстроить вавилонское здание российской бюрократии с вавилонским же столпотворением внутри оного, но и служат ему камнями краеугольными… В давно минувшие времена ещё находились смельчаки подойти к его стенам и, задравши голову, выкрикнуть слова злые или отчаянные, − а в ответ им на головы падали пудовые фолианты законов, приказов, циркуляров, инструкций… Расплющило смельчаков неисчислимое множество, и сейчас никто уже не отваживается не то чтобы крикнуть, а даже и приблизиться к уродливому зданию, вытягивающемуся вверх как бамбук, этаж за этажом, украшаемому стрельчатыми окнами, готическими башенками и жуткими химерами^>3>1. Верхний этаж уже пронизал облака, и нет пушки, ядро которой смогло бы донестись до небожителей… Вот и я лишь думать об этом и смею, а вслух произнести – боже меня упаси! Трус я, ничтожество, подлое насекомое бескрылое − вот что я есть такое…