− И не говорите… – соболезнует ему Юлия Петровна. – Продавцы сейчас наглые, деньги из рук так и выхватывают! И не хочешь, так купишь какую-нибудь ерунду…

− Утром решил позавтракать не как всегда, − продолжает он рассказывать (умалчивая, что завтрак «как всегда» состоит из первой сигареты, выкуренной натощак до чашки чая, второй сигареты после неё и третьей по дороге на работу), − а по европейскому образцу, но положил на хлеб всё сразу − и масло, и колбасу, и сыр. Таймер на микроволновке поставил на три минуты, чтобы погорячее получилось.

Женщины впиваются в него круглыми глазами. Довольный произведённым эффектом, он продолжает импровизировать:

− Пошёл бриться. И только, представьте себе, щёки пеной обляпал, как слышу – запах по квартире пополз… Я – к микроволновке!.. А там − ужас! (Он затаивает дыхание.) Бутерброд – всмятку… (Он зажмуривается, прижимает к вискам кулаки, говорит голосом глухим, прерывистым.) Масло растаяло, через хлеб просочилось, по поддону разлилось, сыр расплавился, − кажется, даже кипел, − колбаса изжарилась до углей… Чад невыносимый! Глаза защипало, потом зажгло, − слёзы так и полились… Как теперь из печки этот бутерброд выскабливать, не соображу… Короче говоря, утро было весёлое: мало того, что завтрак сгорел, так ещё и побрился второпях… − Видя, как на лицах коллег намечаются знакомые надменные гримасы, – мол, мужики, это дубьё стоеросовое, в домашнем хозяйстве ровно ничего не смыслят, вот и этот не лучше других: не додумался бутерброд на блюдечко положить, а блюдечко на поддон поставить; впрочем, ничего другого они от него и не ждали, – стискивает вздрагивающие сдержанным смехом губы, как можно горестнее вздыхает.

Нелли Германовна, вроде бы не слушавшая его рассказ, выговаривает негромко, как бы между прочим:

− Да, вот оно как, одному-то жить… и бутерброд-то приготовить некому…

И снова зарывается в папки с документами.

− Как вы правильно сказали – «некому»! − подхватывает её мысль Юлия Петровна. – Недаром говорится: красна изба углами, а хозяйка – пирогами, хозяйка в дому – что оладьи в меду! Вам, Михаил Евгеньевич, нужно жену в дом привести, вот что, а вы вместо неё микроволновку – железяку какую-то − на кухню приволокли!

Он улыбается беззаботно, отвечает:

− Женюсь, как только соседка пятиклассница подрастёт.

Не слушая разом взметнувшиеся игривые шутки, снова уходит в себя.

…И вымысел потому, что я не знаю, кто же я такой… Да, именно так: фамилии не знаю, имени и отчества – тоже. Онуфрий Пафнутьевич разговаривал со мною так изворотливо, что умудрился, каналья, обращаться ко мне сугубо индифферентно, то бишь, на «вы», но это ничего не означает, ведь и я тоже без его имени-отчества обошёлся, и, надо сказать, преловко. Получается – побеседовали два имярека…

…Видел в зале картины: несколько наивных пасторальных пейзажей, отдельной группой развешаны портреты − писанные маслом лоснящиеся персоны в лентах и кружевах, втиснутые в тяжёлые резные рамы, потемневшие и будто занавешенные паутинами кракелюр^>2>6, и аскетические небесноокие лики, выведенные на досках, по левкасу^>2>7, поэтому на изображениях нет трещин, − но вот кто именно изображён, не ведаю. То есть там, во сне, мне, конечно же, ведомо, предки мои на портретах представлены или же известные в своё время «исторические личности», вроде аглицких лордов, французских баронов или фряжских богомазов, а вот в этой реальности – нет.

В третьей серии сна надо узнать, кто это на портретах намалёван. Но у кого спрашивать, ежели во сне с одним лишь исправником встречался? Разве у него самого поинтересоваться: ответствуй, господин исправник − кто я такой? а вот на этих портретах, написанных безвестными предтечами сюрреализма – кто такие? Так, что ли? Ха-ха!..