– Господи! – выдохнула Лаура.

– Я хотел показать вам соседнюю комнату. – Лейтенант направился к двери в дальней стене разрушенного кабинета.

Она заметила на полу еще два матовых пластиковых мешка.

Обернувшись к ней, Холдейн повторил:

– Соседнюю комнату.

Лауре не хотелось останавливаться, но она остановилась. Не хотела смотреть на два уложенных в пластиковые мешки тела, но посмотрела.

– Один из них… Дилан?

Холдейн, уже подошедший к двери, вернулся.

– Вот у этого человека, – он указал на один из мешков, – мы нашли удостоверение личности Дилана Маккэффри. Но наверняка вам не хочется увидеть его в таком виде.

– Нет, не хочется, – согласилась она, перевела взгляд на второй мешок. – А это кто?

– Согласно водительскому удостоверению и кредитным карточкам в бумажнике, его звали Вильгельм Хоффриц.

Она изумилась.

Должно быть, изумление это отразилось на ее лице, потому что Холдейн спросил:

– Вы его знаете?

– Он работал в университете. Один из… коллег моего мужа.

– В ЛАКУ?[2]

– Да. Дилан и Хоффриц вели совместные исследования. Они разделяли некоторые… навязчивые идеи.

– Я отмечаю осуждение в вашем тоне?

Она промолчала.

– Вы не любили Хоффрица? – не унимался Холдейн.

– Я его презирала.

– Почему?

– Он был самодовольным, самоуверенным, высокомерным, напыщенным, наглым недомерком.

– Что еще?

– Разве этого мало?

– Вы не из тех женщин, которые с легкостью используют слово «презирать».

Встретившись с ним взглядом, она увидела острый и проницательный ум, чего не замечала раньше. Закрыла глаза. Прямой взгляд Холдейна приводил в замешательство, но смотреть куда-то еще не хотелось, потому что все остальное марала кровь.

– Хоффриц верил в централизованное социальное планирование. Он интересовался использованием психологии, наркотиков и различных видов воздействия на подсознание с целью перевоспитания и направления масс.

Холдейн долго молчал, потом спросил:

– Контроль разума?

– Совершенно верно. – Глаз она не открывала, голову наклонила. – Он был элитистом[3]. Нет, это слишком доброе слово. Он был тоталитаристом. Из него вышел бы отменный нацист или коммунист. Без разницы. В политике он признавал только грубую силу. Стремился к контролю над обществом.

– В ЛАКУ проводят такие исследования?

Она открыла глаза и увидела, что он не шутит, вопрос задан серьезно.

– Естественно. Это же крупный университет. Свободный университет. Там не признают никаких ограничений по части направления научных исследований, при условии, что ты обеспечишь их финансирование.

– Но последствия таких исследований…

Она с горечью улыбнулась:

– Практические результаты. Научные прорывы. Получение новых знаний – вот что заботит настоящего ученого, лейтенант. Не последствия.

– Вы говорите, ваш муж разделял некоторые навязчивые идеи Хоффрица. То есть он тоже активно занимался исследованиями по обретению контроля над человеческим разумом?

– Да. Но он не был таким фашистом, как Хоффриц. Его больше интересовало воздействие на поведение преступников как средство снижения уровня преступности. По крайней мере, я думала, что его это интересовало. Об этом Дилан говорил чаще всего. Но чем больше Дилан вовлекался в этот проект, тем меньше говорил о нем, словно разговоры отнимали энергию, необходимую для работы.

– Он получал государственные гранты?

– Дилан? Да. И он, и Хоффриц.

– Пентагон?

– Возможно. Но первоначально он не ориентировался на оборонные проекты. С какой стати? Какое они могли иметь к нему отношение?

Холдейн не ответил.

– Вы говорили, что ваш муж ушел из университета. А потом убежал с вашей дочерью.

– Да.

– А теперь выясняется, что он по-прежнему работал с Хоффрицем.