– Пожалуйста, ничего не трогайте, – предупредил Лауру Холдейн.

– Если вы не хотите, чтобы я опознала Дилана…

– Как я и говорил, едва ли вам это удастся.

– Почему?

– Нечего там опознавать. От лица просто ничего не осталось.

– Господи!

Они стояли в прихожей, у арки, ведущей в гостиную. Холдейну определенно не хотелось вести ее дальше, как чуть раньше, когда они стояли под свесом крыши, не хотелось приглашать в дом.

– У него были какие-то особые приметы?

– Участок лишенной пигмента кожи…

– Родимое пятно?

– Да.

– Где?

– На груди, посередине.

Холдейн покачал головой:

– Скорее всего, нам это не поможет.

– Почему?

Он посмотрел на нее, потом взгляд его уперся в пол.

– Я – врач, – напомнила она ему.

– Его грудь буквально сплющена.

– От побоев?

– Да. Все ребра сломаны, и не единожды. Грудина раздроблена, как тарелка из китайского фарфора.

– Раздроблена?

– Да. Именно так, доктор Маккэффри. Я говорю не о трещинах или переломах. Грудина именно раздроблена. Словно была стеклянной.

– Это невозможно.

– Видел это собственными глазами. О чем могу только сожалеть.

– Но грудина – крепкая кость. В человеческом теле она и череп выполняют роль брони.

– Убийцей был чертовски сильный сукин сын.

Лаура покачала головой.

– Нет. Можно раздробить грудину в автомобильной аварии, где мощность удара невероятно велика, если столкновение происходит на скорости пятьдесят или шестьдесят миль в час. Но избить человека до такой степени невозможно…

– Мы предположили, что убийца орудовал свинцовой трубой или…

– Невозможно, – повторила она. – Раздроблена? Конечно же, нет.

«Мелани, моя маленькая Мелани. Что с тобой случилось, куда тебя увезли, увижусь ли я с тобой вновь?»

Она содрогнулась:

– Послушайте, если вам не нужно, чтобы я опознала Дилана, я просто представить себе не могу, чем еще могу вам помочь…

– Как я и говорил, мне хочется вам кое-что показать.

– Что-то странное?

– Да.

Однако он держал ее в прихожей и даже пытался загородить собственным телом арку, ведущую в гостиную. В нем явно боролись две силы. С одной стороны, ему хотелось получить ответы на интересующие его вопросы, которые она могла ему дать, с другой – он опасался подвергать ее шоку, который она могла испытать, увидев место преступления.

– Я не понимаю. Странное? В каком смысле?

Холдейн на вопрос не ответил.

– По работе вы и он занимались одним и тем же?

– Не совсем.

– Он был психиатром, не так ли?

– Нет. Психологом, который занимался вопросами поведения людей. Особенно Дилана интересовали методы воздействия на поведение людей и способы его изменения.

– А вы – психиатр, по образованию врач.

– Моя специализация – лечение детей.

– Да, я понимаю. Разные области.

– Совершенно.

Лейтенант нахмурился.

– Ладно, побывав в его лаборатории, вы все-таки сможете сказать мне, чем занимался там ваш муж.

– Лаборатории? Он здесь и работал?

– Он здесь только работал. Не думаю, что пребывание вашего мужа и дочери в этом доме можно назвать нормальной жизнью.

– Работал? И что же он делал?

– Проводил какие-то эксперименты. Мы не можем в этом разобраться.

– Так пойдемте посмотрим.

– Зрелище… жуткое, – он пристально смотрел на нее.

– Я же говорила… я – врач.

– Да, а я – коп, и коп видит больше крови, чем врач, но от того, что мы там нашли, мне стало дурно.

– Лейтенант, вы привезли меня сюда, и теперь вам не удастся избавиться от меня, пока я не узнаю, что мой муж и моя маленькая дочка делали в этом доме.

Он кивнул:

– В таком случае нам сюда.

Она последовала за ним мимо гостиной, подальше от кухни, в короткий коридор, где стройный, симпатичный латинос командовал двумя мужчинами в униформе с надписью «СЛУЖБА КОРОНЕРА» на спине. Они укладывали труп в матовый пластиковый мешок. Один из мужчин застегнул «молнию». Сквозь непрозрачную поверхность Лаура видела лишь контуры мужского тела да несколько крупных потеков крови.