Я заказал ещё половину графинчика и, когда ты пришла, уверился, что готов к любому разговору. На тебя оборачивались – официант, бармен, все трое мужчин за тем столиком, из-за которого выгнали меня. Увидев, куда ты подходишь и как неуклюже, но старательно я отодвигаю для тебя стул, они так и вытаращились.

– Привет, Гийом, – сказала ты. Ты звала меня всё так же, на французский манер.

– Здравствуй…

Благодаря тебе я когда-то примирился с этим своим дурацким именем. Оно ведь означает «желанный защитник». Но какая же несусветная глупость, особенно здесь, в степи, – Вильгельм Синеоков, донской казак. Вот почему – именно меня? Не брата, не собаку!

Родители не надеялись на моё большое будущее, не прочили меня ни в какие дипломаты. Да нет же, дурка-нули просто, захотели выделиться. Конечно, в молодые годы я через силу распушал хвост и наводил тумана, но имей в виду, на самом-то деле меня назвали в честь коммуниста Пика, а не императора Гогенцоллерна! Но в этом я сознался только тебе. Всё-таки император – даже самый скверный – звучит внушительнее любого коммуниста. В детстве меня прозвали Вильмошкой-кочерёжкой. Издевались, что говорить. А я никогда и ни от кого в школе всерьёз не отбивался, и вскоре меня перестали трогать, я стал кем-то вроде блаженного. И потом не трогали. Ну, почти. Больше всего мне нравилось рисовать и читать, читать и рисовать. Это меня так затянуло, что местная библиотека скоро кончилась, а с карандашей я перешёл на кисти.

– Как твои дела, Гийом?

Ты ведь нарочно надела именно такое платье? Как же оно похоже на то, в котором ты тогда уходила от меня! Похоже, только чуть другого оттенка…

– Как видишь. Пока живой, – я не знал, как теперь к тебе обращаться: Аня? Анна? Сударыня?..

– Это ненадолго, – ты кивнула на графин с остатками водки. – Ты всё равно напился, зачем?

– Наверно, стал слишком много всего знать. Сколько раз мне приходилось пить, чтобы опуститься на их уровень, как говорят гопари – стать проще. Как тут найдёшь самого захудалого собеседника, если он тебе не собутыльник? А выпил – и всё прояснилось, вмазал – и понеслась.

Думаешь – это вечная нелепая отмазка? Может быть, потом, а сначала – именно так всё и было.

– Но ты же шёл не к кому-то. А со мной – опускаться в интеллектуальный подвал не надо.

– Ладно, попробую, – я попытался изобразить на лице непринуждённую усмешку. Наверно, очень плохо получилось?..

– Скажи, ты сам доволен такой жизнью?

– Не-а, – я мотнул головой. – Но у меня ничего и не должно было получиться.

– Это почему?

Хотел было заикнуться про свою заурядную провинциальную семью, но успел одёрнуться. У брата-то ведь многое получилось.

– Я же – трус.

– Да, ты повёл себя как трус. Но все в чём-то трусят.

– Но я-то – во всём! Я убегал ото всего хорошего, что мне попадалось в жизни. Два раза у меня всё было, и оба раза я всё пролюбил. Первый был с тобой и потом… Только там совсем другая тема.

Тут я обвёл кафе мутным взглядом и отделался самыми общими словами. Поэтому скажу сейчас.

Этого ты не знаешь. Однажды мне в руки попали деньги. Не гроши, как обычно, а – деньги. Просто утопическая для меня сумма, хоть и завёрнута в пакет с дыркой. Тогда я ещё как-то рыпался и, кроме привычного огорода, выезжал в соседний город на приработки. Там живописнее, ну и туристы заглядывают. Чуть свернёшь от автостанции, и сразу удобная такая площадка: с одной стороны – обрыв реки, с другой – старинная городская застройка. А в тот день ещё и ярмарка была. Приехал и сел скромненько, наособицу от местных, так чтобы не слышать, как они ворчат, или тумаков от кого-нибудь случайно не выхватить. Первый хрустальный ледок на лужах, а голым рукам холодно.