– Это ужасно романтично, – вздыхаю я, – даже слишком. Я буду беречь его.

Даже просто пронести его домой будет непросто, да и потом придется постоянно следить, чтобы мачеха с Алессой ничего не заметили. Интересно, будет ли видно сияние через ткань? Или лучше спрятать где-то в комнате. Да что за жизнь такая, если я даже не могу спокойно оставить свою вещь, не опасаясь, что ее украдут или испортят?

– Кажется, нам пора немного потанцевать, – говорит Джеймс, встав и подав мне руку, – или, может, бокал пунша? Нельзя же весь свой первый бал просидеть в беседке.

– Вообще я не против, – искренне отвечаю и не понимаю, почему он хохочет в ответ.

– Я на тебе женюсь, поняла? Даже если мне придется сразиться с самим временем.

– Так говоришь, будто я отказываюсь, – нехотя встаю. Честно сказать, я бы предпочла еще посидеть тут.

– У нас еще будет возможность побыть наедине, когда я повезу тебя домой, – дразнящим тоном говорит Джеймс и я понимаю, что все мои тайные желания для него – открытая книга. Но, может, так и лучше? Я привыкла молчать о них, вечно таиться, потому что мои желания оборачивали против меня. Было бы здорово побыть рядом с человеком, который заглянет в глубины моей души, чтобы реализовать то, о чем я не решаюсь даже мечтать.

Но жизнь и в этот раз оказывается не слишком благосклонной. Мы выходим обнявшись, я все еще в сюртуке Джеймса, наброшенном на плечи. Чувствую, как горят щеки, от жаровни и пережитых эмоций. Холодный ветер даже приятен. Но не успеваем мы и шага сделать, как слышу за спиной шипение мачехи.

– Потаскуха! Для этого ты потащилась на бал, чтобы отдаться первому встречному под кустом?

У меня такое чувство, будто со всей дури кто-то ударил по голове железной палкой. Мир померк, и я на секунду словно умерла. Мачеха стоит красная от гнева, Алесса рядом, наоборот, белая, как простыня. На Джеймса от стыда боюсь поднять глаза, но он сам ободряюще обнимает меня и шепчет: