– Но кое в чем, я не намерен себе отказывать.

Целует он уверенно, не просто касается губ, а вторгается внутрь, и я раскрываюсь, чувствуя, что готова принять его. Весь мир сужается до горячей пульсации языка и губ, до жара внутри, от которого я, кажется, сейчас сгорю. К удовольствию примешивается какое-то иное ощущение. Открывшись в безусловном принятии и доверии, я впускаю его в себя. Жар становится невыносимым…

Мы будто кружимся, а вокруг пылает огонь. Я танцую под листопадом, взмываю к небу искрами осенних костров. Наливаюсь румяным поздним яблоком и оранжевой ягодой рябины на ветке, прихваченной первым морозом. Кутаюсь в теплое одеяло, наслаждаясь идущим за окном ливнем. Вдыхаю осень, взлетаю на ее руках, растворяюсь в ее поцелуях.

– Кто ты? – кричу и не слышу свой голос. – Кто ты такой? Бог?

Звенящая тишина и темнота окружают нас. Потрескивание дров в жаровне, легкий шелест полога, аромат поздних роз – все притупилось, подернутое дымкой.

– Я не ошибся в вас, Дарина, – горячо говорит Джеймс, и впервые за время нашего знакомства, он по-настоящему взволнован. – В вас таится что-то действительно волшебное. И, возможно, вы та единственная. Поймите, это не моя тайна. Но, клянусь, я расскажу вам все, как только смогу.

Мир как в тумане. Все зыбко и неустойчиво. Мысли и чувства перемешались, так что я не уверена в том, что видела и слышала. Но открывшееся мне, было чудом.

– Я верю тебе. Кем бы ты ни был. Чем бы ты ни был.

Он не отвечает, только сжимает крепко мои ладони и обнимает так, что, мне кажется, я сейчас задохнусь. И мне кажется, или действительно в этой оглушительной нечеловеческой силе проскальзывает тонкая и зовущая нота. Она будто просит меня о чем-то, что я не в силах осознать.

Хоть бы завтра никогда не наступило. Я согласна всю жизнь провести, замерев в этом мгновении счастья. Но вдалеке слышится удар колокола, гулкий и тугой, так что вибрация отдается в животе, будто я проглотила огромного шмеля.

– Ну вот середина осени, – говорит Джеймс с легкой печалью, – совсем скоро начнется ноябрь, а за ним придет и зима.

– Почему это тебя огорчает? – сказав однажды «ты», я больше не могу и не хочу обращаться к нему на «вы». Может, я излишне самоуверенна, но мне кажется, что мы уже достаточно близки для этого.

– Боюсь, я не смогу зимой появляться в городе так часто, как мне бы того хотелось. Впрочем, весной и летом тоже.

– Это из-за тех секретов, о которых ты не можешь говорить?

– Увы.

Джеймс молчит и смотрит на меня, а я смотрю на него. Пламя жаровни колышется от ветра и оставляет на его лице желто-красные всполохи. Смотрю, как завороженная на их танец и мне кажется, что Джеймс куда ближе к огню и ветру, чем ко мне. Но я не боюсь, кем бы он ни был.

– А я могу что-то сделать, чтобы это изменить? Чтобы ты мог быть со мной когда угодно?

– Какая очаровательная непосредственность. Боюсь, даже если бы я смог освободиться от всех обязательств, я не смог бы посвятить все свое время тебе. Да и ты сама, думаю, очень скоро бы заскучала.

В глазах его искрятся смеющиеся блики и мне кажется, что маленькие искорки оторвались от огня и поселились там. Ой, да это какая-то другая искорка. То, что мне показалось случайным бликом, на самом деле отражение. Опускаю голову и замираю от испуга и благоговения одновременно.

– Джеймс, что это? Откуда?

На тоненькой как ниточка цепочке висит самая настоящая искорка. У меня на шее! Осторожно касаюсь пальцем – махонький камешек, но сияет, как настоящий кусочек пламени.

– Поверить не могу, – качает головой Джеймс и легко касается искорки. – Дарина, ты даже не представляешь, что это. Это, – он как-то неловко улыбается, – наш поцелуй. Так иногда случается. При сильном всплеске магии возможно спонтанное зарождение артефактов.