Выходит, снова я одна в тылу подлого врага, ну да ничего. Главное, чтобы с мамой, Катей и Алёнкой всё было хорошо, а фрицев поганых я сама поубиваю. Надо будет партизан найти, медсестра им точно пригодится. За голенищем сапога предателя нахожу неплохой нож, потому, натянув на себя остатки платья, осторожно пробираюсь к двери, оказавшейся незапертой.

– Эй, Василь! – слышу я. – Ну что, оприходовал кусачую?

Судя по всему, это обо мне. Учитывая хохот, это не один человек, значит, сразу стрелять нельзя, надо или темноты дождаться, раз уже первые звёзды появились, или осмотреться повнимательнее. Решаю сначала осмотреться, потому что в отряде я хорошую школу прошла.

Итак, вижу с пяток коней, телегу с пулемётом, по типу тачанки Гражданской, лежащие мёртвые тела женщины и двоих детей лет семи-восьми. Судя по характеру ранений, шашкой их убили. А меня, видимо, снасильничать хотели, да не далась я, потому решили забить из злости своей звериной. По крайней мере, на это похоже, выходит, нужно мне подождать, пока полицаи успокоятся… Хотя… Если они все здесь, то за тачанкой не смотрит никто.

Шанс у меня есть, и хороший шанс. Ведь они же думают, что всех убили, а девчонка разве сладит с пулемётом? Вот если была бы я простой девчонкой, то запорол бы меня фашист проклятый, а потом всё равно сделал бы своё дело, как с девочками на той самой полянке. Но только я партизанка, и так просто им не уйти. Хоть одного фрица убить – уже помощь великая, а их тут вона сколько, ещё самогоном наливаются, палачи проклятые…

Я ползу в сторону тачанки, решаю её так называть. Темнеет постепенно, но мне не страшно, потому что я партизанка, а передо мной враг. И этот враг должен лежать в земле – за маму, за Алёнку, за Катю! Странно, но конь, впряжённый в телегу, никак на меня не реагирует. Я растягиваюсь на свежем сене, которым укрыто дно, ещё раз рассматривая врагов. В пулемёт заправлена лента, и только предохранитель стоит. Головотяпство знатное, товарищ командир бы за такое точно не похвалил. Ну а мне легче.

Ещё даже не понявшие, что за щелчок донёсся до них от телеги, гадины фрицевские начинают умирать. Они не стремятся упасть на землю, а начинают носиться по двору, как идиоты. Пулемёт бьётся в моих руках, грозясь соскочить с борта телеги, но я пока справляюсь, хотя силы у меня мало. Хорошо, что он разболтанный немного, потому что пули веером ложатся, попадая и в ни в чём не повинных коней. Кажется, проходит мгновение, а все полицаи уже дохлые лежат.

Теперь, как дядя Петя учил, надо проверить, действительно ли сдохли, и оружие забрать. Ну и еду, конечно, потому что здесь-то точно оставаться нельзя. Надо к нашим, а где те наши находятся – бог весть. Но скорей всего, на востоке. Поэтому попробую на телеге сколько возможно, а там – лесами пойду…

И вот только осознав, что полицаи дохлые, я забираюсь обратно на телегу и горько плачу.

***

Телега летит по дороге, я всё настёгиваю вожжами коня, такого совсем не ожидавшего, а вокруг как вымерло всё. Необычно это, вот просто совсем необычно: ни фрицев, ни партизан – никого. Пару раз мне встречаются будто вымершие деревни. Остановить меня никто не пытается, при этом я останавливаюсь, чтобы напоить коня да сухарик погрызть, ну и воды набрать.

Какое-то всё нереальное вокруг, как будто я во сне скачу, странно даже. Вот, наконец, ещё одна деревня, тоже пустая… А нет, не пустая. Осадив коня, притормаживаю у избы, где старик какой-то сидит на скамейке небольшой. Он в пиджаке, на котором ордена странные развешены – крестообразные, как будто царские. Я с наганом в руке подхожу к старику.