– И что же привело вас в эту сельскую глушь, Василий Карлович? Что заставило оставить Москву, вверенную вашему чуткому попечительству? – участливо спросила Полина, полностью оправившаяся от своего изумления, готовая к борьбе, напряженная, как струна.

По губам иезуита вновь прозмеилась улыбка.

– Не думаю, что ваш сарказм уместен, Полина Ивановна. Вам прекрасно известно, зачем я здесь. Немного поразмыслив, вы могли бы догадаться и о том, как я попал сюда. Мне, поверьте, было весьма приятно предаться беззаботной болтовне о том, что случилось со мною после нашей последней встречи, послушал бы и о ваших приключениях, хотя они мне хорошо известны, но у нас мало времени.

– Вы следили за мной?

– Конечно. Правда, в расположении русских войск ваш след был потерян. Но в Вильно мы снова напали на него и уже не упускали вас из виду. Когда вы задержались в Генте, стало ясно, что цель близка, и я поспешил во Фландрию. Дальнейшее, надеюсь, не нуждается в объяснении.

– Чего вы хотите?

– Все того же. Нам нужны дневники Масальского. Теперь, когда к ним подобрались масоны, которые, не сомневаюсь, в самом скором времени тоже будут здесь, эти бумаги необходимы нам больше, чем когда бы то ни было. И я очень рассчитываю на вашу помощь.

Полина открыла уже было рот, чтобы сообщить, что дневников в настоящее время нет у графа, но прикусила язык. Подчиняясь неясному чувству, она решила не говорить об этом. Она удивленно вскинула брови:

– На мою помощь? И чем же я могу помочь вам, мсье Арконада? Или у вас теперь иное имя?

– Вы должны понимать всю серьезность сложившегося положения, – сказал иезуит, пропуская вопрос собеседницы мимо ушей и не обращая внимания на ее язвительность. – Я исполняю личное поручение генерала ордена. Надеюсь, вы осознаете, что это значит? Так вот, генерал настаивал на быстрых и решительных действиях, считая нецелесообразными любые переговоры. То, что я беседую с вами, грубо нарушает полученные инструкции.

– Что вы подразумеваете под быстрыми и решительными действиями?

– Мне велено завладеть дневниками любой ценой. Слышите? Любой!

Арконада ненадолго замолчал, давая Полине возможность оценить сказанное, потом продолжил:

– У меня достаточно людей, готовых исполнить любое приказание. Дом графа со вчерашнего вечера находится под неусыпным наблюдением. Все возможные пути бегства перекрыты. Графу, его детям, теперь, естественно, и вам просто некуда деться. Если к завтрашнему вечеру я не получу бумаги Масальского, нам придется захватить дом и завладеть ими силою. Но в таком случае… В таком случае неизбежно прольется кровь. Вы можете думать обо мне все, что угодно, но я не хочу напрасных жертв. Я был против насилия и пытался объяснить генералу… Впрочем, сейчас это уже не имеет никакого значения. Я воин Иисуса и исполню полученный приказ. Вы должны это понимать.

Лицо Полины побледнело, губы плотно сжались. У нее возникло страстное желание выхватить стилет из ножен, спрятанных в левом рукаве платья, вонзить его в горло этому негодяю, а там… Нет. Это не годится. Если ей и удастся убить Арконаду сейчас, это ничем не поможет Абросимову и его семье. Кроме того, она постоянно чувствовала нацеленный ей в спину цепкий взгляд спутника иезуита. Этот человек вовсе не походил на деревенского увальня. Убить Арконаду будет не так просто, да и не даст его смерть ничего, даже отсрочки, наоборот, только ускорит развязку. Иезуит напряженно ждал решения Полины, внимательно изучая ее лицо, которое оставалось непроницаемым, никак не отражая тех чувств, что бушевали сейчас в груди графини.