Еще один персонаж моих кошмаров. Нинка Слободчкова, дочка бабушкиной подруги, спятила на почве секса, даже школу не смогла закончить, все время лежала в кровати и занималась онанизмом и предсказуемо угодила в психушку, где давно поджидали и меня.

Мы с Асей пристыжено переглядывались и молчали. Но знали, что все равно не перестанем.

Вечером у бабушки и мамы состоялся неприятный разговор.

– Жанна, – строго сказала бабушка. – У нас растет блядь. Я уже не раз снимала с нее кобеля (это про Димку Рысакова, который упорно валил меня и ложился сверху в любой ситуации). А сегодня она со второй курвой собирала под окнами презервативы. Нет, чтобы играть с нормальными детьми. Так она из всего класса нашла вторую такую же, которой пробу негде ставить.

– Мама, это же дети, – пискнула мама, но видно было, что ей приятно, что гнев бабушки пал в этот раз не на нее, а на кого-то другого.

– Корова! – взревела бабушка, – Это – уже не ребенок! Когда она принесёт в подоле в тринадцать лет, кто будет растить ебеночка? Опять я? Как твоего?

Начался взрослый скандал, а я сделала свои выводы: «Всё, что мы с Асей изучали, смотрели и подсматривали надо делать в разы аккуратнее и незаметнее».

Так мы и поступили.

Секрет

Для исправления сколиоза меня решили отдать на хореографию. Меня приняли бесплатно, потому что чисто визуально и, главное, по весу я подходила. Бабушка на осмотре помалкивала о том, что я ребенок-инвалид, и даже наоборот рекламировала, как хорошо я плаваю в бассейне.

Занятия проходили три раза в неделю. Идти до хореографии нам с бабушкой приходилось достаточно далеко, через пруды и за поликлинику. Мама сшила мне юбку-пачку из старого и уже ненужного тюля для окон, и в спорттоварах мне купили чешки и белое боди. На удивление я выглядела не хуже других. Это пока мы не начали делать батманы и ставить ноги в позиции, то есть первые пять минут знакомства. А потом понеслось. Выяснилось, что похвалить меня можно было только за вес. На взвешивании наша хореограф удовлетворенно хмыкала, наблюдая, как время идет, а мой вес стоит на месте. Все остальное во мне было отвратительно. Я оказалась негибкой как бревно, ленивой, глухой и тупой. Даже волосы у меня не собирались в кичку, как у других нормальных девочек.

На выступлении в местном ДК перед пенсионерами на День снятия блокады, меня закономерно поставили в самый последний ряд, хотя я числилась одной из самых маленьких по росту. Меня это более чем устраивало.

Как я ни симулировала болезни, как ни умоляла бабушку хотя бы разок пропустить, она оставалась непреклонна. Кстати, чаще всего симулировать не приходилось, я ходила на хореографию даже с гайморитом и отитом, когда любой наклон или поворот головы сопровождался страшной болью.

Но один раз мы все-таки пропустили хореографию.

Шел неизвестно какой по счету месяц зимы. Падал приятный пушистый снежок. В белом цвете все вокруг, как от взмаха волшебной палочки, становилось значительно чище и симпатичнее. Мы как всегда шествовали мимо пруда. В руках я держала сумочку, белую с красными сердечками, подаренную Асей Хасановой, в ней лежала моя форма. Бабушка крепко держала меня за руку. Свежий снежок притупил бабушкину бдительность. Она не заметила лед, поскользнулась, пролетела под перилами и по крутому берегу пруда скатилась прямо к незамерзающей сердцевине водоема с утками. Я, естественно, ехала вместе с ней. Мы благополучно приземлились в пруду, утки лениво расплылись в разные стороны. Нас встретила ледяная вода. Моя белая сумочка с белой пачкой и белыми чешками плавала рядом в грязной черной жиже. Наш пруд никогда не замерзал, так как на его дне проходили теплые трубы. Мы попробовали встать. На дне был лёд, мы с бабушкой вставали и падали обратно. Я громко ревела. Все указывало на то, что, самим нам не выбраться.