И странно, что Макс рассказал мне о своей тайне.

– Что за шестёрки? – спросила я тоже шёпотом.

Хотя уже чувствовала, что ничего хорошего.

– Это число сатаны, – серьёзно сказал Максим, – я вижу во сне ад и дьявола.

Наконец-то что-то интересное.

А мне Максим раньше казался скучным. Мне захотелось рассказать, что я вижу во сне чудовищ, они днем живут в зеркале, а ночью выходят, конец света, войну, оторванные руки и ноги, землю, которая летит в лицо и гигантскую волну, сметающую города, но я промолчала.

– Моя бабушка в деревне была колдуньей, – сказал Максим, – поэтому, я вижу все это. И я это рисую.

– Рисует, рисует везде, где угодно, – жаловалась в это время бабушка Максима на кухне моей бабушке. – Только и успеваю, мыть за ним стены, столы и двери.

– Почему вы не отдадите его в художественную школу? – возмущалась моя бабушка.

– Ох, – вздыхала бабушка Максима, – а кто водить будет? Он и так еле учится. Куда еще в художественную? И что потом? Художником быть?

– Да, – качала головой моя бабушка, – только художников нам и не хватает. Есть у нас тут одни, на девятом этаже.

И они вместе смеялись над бестолковыми художниками Свечкиными, а мы с Максимом, притаившись, слушали.

Но вообще-то, если заглянуть глубоко в сердце, то, что у мужчин всегда разное, твердое или мягкое, по непонятным мне пока причинам, а у женщин, видимо, всегда одинаковое, нравился мне совсем другой мальчик. Его звали Женя Рыбкин, и я целую неделю сидела с ним за одной партой.

Он не видел шестерок в огне, никого не бил, не расчесывал себе руки до крови и не валил меня на маты на физкультуре. У него была очень красивая улыбка и ямочки на щеках.

И мне, наверное, хотелось бы дружить именно с ним. Но я почему-то продолжала каждую перемену наблюдать за драками Петрова и Рысакова и иногда сама принимала в них участие.

И пока я размышляла над этим вопросом, что же мне мешает все разом изменить и начать дружить с хорошим мальчиком, который мне нравится, Женю перевели из нашего класса, и больше я его никогда не видела.

Полезное и бесполезное

Бабушка была человеком сугубо практичным и всегда делила все в жизни на две категории: полезное и бесполезное. По этой классификации мы с родителями, естественно, попадали в категорию бесполезных.

Детей в классе в первый же день бабушка тоже придирчиво осмотрела на предмет полезности.

Полезность ребенка выражалась в основном в потенциальной полезности его родителей, однако против хороших приличных детей бабушка тоже ничего не имела. Польза в дружбе внучки с такими детьми казалась бабушке очевидной.

К сожалению, в нашем классе, что на первый взгляд, что на более пристальный, полезных детей и полезных родителей оказалось очень мало.

Вначале бабушкино внимание привлекла Вера Афанасьева, высокая девочка, с длинной светлой косой, похожая на Аленушку из сказки. С ней бабушка усадила меня за парту 1 сентября. От Веры сильно пахло курами. Это запах заинтересовал бабушку. Оказалось, что Вера пахла курами не случайно. Родители Веры с началом Перестройки завели дома козу и кур. Козу поселили на балконе, а кур – на пятиметровой хрущевской кухне, им отгородили сеткой настоящий загон. Куры за сеткой кудахтали, клевались и гадили. Когда мы сидели за кухонным столом, они пролетали прямо рядом с нами, чем приводили меня в неописуемый восторг. Выйдя от Веры, мы с бабушкой еще полдня пахли курами.

Наш поход оказался достаточно бесполезным, с точки зрения бабушки, потому что, Верины родители сказали, что не смогут продавать нам яйца кур и козье молоко, им еле хватало на себя. После этого бабушкин интерес к Вере и ее семье сразу пропал. Мне же, напротив, понравилось играть с Верой, я еще не научилась как бабушка безошибочно определять, кто полезен, а кто – нет. Вера всегда играла в то, что она златогривый жеребёнок. Она ржала, била копытами и трясла гривой. Этот жеребенок не имел ничего общего с другими, настоящими жеребятами и лошадьми, которых я знала по Сосновому. От жеребенка Веры можно было не ожидать ничего плохого. Я это ценила.