Дважды умерший Юрий Тихонравов

Коль уж тебе так часто бывает плохо, ставлю эту молитву прежде других. Что бы с тобой ни случилось, закрой глаза и произнеси. Можешь, впрочем, глаза не закрывать.

Если бы мой Друг был таким же хлюпиком, как ты, не видать бы нам никакого Пути, никакой Истины и никакой Жизни

Бери с Него пример, и ты будешь воскресать, как воскрес Он.

Он настолько возлюбил жизнь, что, даже будучи предан и до смерти замучен, всё равно вернулся к ней. Не разочаровался, не устал, не махнул на всё рукой. Его в дверь, а Он в окно. Он словно неваляшка. Такого нипочём не возьмёшь.

Пусть мир лежит во зле. Пусть вся жизнь сплошное страдание. Пусть всё ужасно и нелепо. Пусть кругом низость и предательство. Пусть кругом только язычники и безбожники, заслуживающие смерти как награды. Пусть всё так. Но пример Воскресшего всё равно говорит нам, что жить стоит. Что жить можно. И что жить должно. Вопреки всему этому.

Говорят, Лазаря первые десять лет после вознесения его Друга всё время пытались убить. Его ненавидели больше, чем всех других учеников Иисуса. Многие думали, что, убив Лазаря или хотя бы сделав его жизнь жалкой, они опровергнут всё Ииусово учение и покажут, как ничтожно было Его чудотворство. «Мы вернём тебя в ад!» – говорили они. Но Лазарь постоянно выживал и с каждым разом становился только крепче, что ещё больше злило его врагов. Трудно счесть, сколько отравлений он счастливо пережил и сколько колотых и резаных ран у него затянулось. Дом его ночью подожгли, но он и все домочадцы успели выбраться. Однажды его забросали камнями, так что образовался целый холм. А он выбрался из-под камней. Его отправили, вместе с близкими, в море на корабле без руля, вёсел и парусов. А он добрался до Кипра и стал там епископом. Его пытались сварить в котле. А когда открыли крышку, оказалось, что он хлебает суп из самого себя. Ему отрубили руки и ноги. А у него выросли новые. Наконец, ему на площади отсекли голову. Тогда, на глазах у всех, его лежавшее на плахе туловище протянуло руки к отделившейся голове и прикрепило её на место. После этого его стали бояться и оставили в покое.

Молитва – это лекарство от гниения. Принимай его по часам, независимо от твоих преходящих обстоятельств.

Ты должен молиться в определённое время, а не когда тебе будет удобно или когда вспомнишь. А как часы в руках людей, которые могут их менять по своей прихоти, смотри на солнце – его ход установлен самим Творцом, и никто другой его не изменит.

Молись так, чтобы ты это почувствовал, всем телом. Повернись лицом к Иерусалиму. Совершай поясные и земные поклоны. Осеняй себя крестным знамением. Открывай объятия Господину воскресения, Который идёт навстречу твоей молитве.

В течение суток совершай не меньше пяти таких молитв. Пожалуй, не меньше шести.

Говорят, Лазарь после воскрешения молился непрерывно. Даже когда он молчал или с кем-то разговаривал, видно было по его глазам и по всему выражению лица, что он молится. Домочадцы его утверждали, что и во сне он не переставал молиться. Но и положенные по заведённому обряду молитвы он совершал неизменно, на особом коврике, который всегда носил с собой и расстилал, когда наступало время. Рассказывают, что коврик этот соткала сама Богоматерь – Лазарю в подарок. В молитве Лазарь был всегда очень краток. И ещё он любил окружать себя образами Иисуса и Богородицы, а с гибелью каких-нибудь Иисусовых учеников – их изображениями. Когда же его упрекали в подражании язычникам и нарушении запрета на образы, он отвечал, что так для всякого молящегося есть напоминание, что на него смотрят и его видят – Бог и все верные Ему. А даже если молящийся и так помнит об этом, он всё равно кого-то представляет – так лучше перед ним будет правильный образ, написанный очевидцем, а не плод воображения.

Когда бы ты ни лёг и сколько бы ни спал, встань с началом утренних сумерек и до восхода солнца произнеси:

У нас есть только один выбор – воскресение или гниение.

Гнить значит претерпевать распад, разделение, разложение в любом смысле. Разлад между образом и сущностью, между словом и делом, между речью и мыслью, между наслаждением и долгом, между совестью и радостью, между увлечением и заработком, между любовью и страстью, между сердцем и разумом, между желанием и волей, между частным и общественным – всё это и есть гниение. Причём первоначальный, телесный смысл этого явления не замедлит ощутиться вслед за всеми этими духовными, душевными и общественными разделениями как их прямое следствие.

Полнота жизни, напротив, исключает необходимость лгать и бесконечно раздваиваться. Именно поэтому она позволяет человеку сосредоточить так много жизненной силы и даёт всплеск деятельности. Именно поэтому воскресение зачастую проявляется в виде заметного для окружающих успеха.

Но не станем путать мерила: успех не всегда говорит о воскресении, как воскресение не всегда приводит к шумным плодам. Можно быть богатым и знаменитым, но при этом гнить изнутри. Гниющий всегда знает, что с ним происходит, но вполне может скрывать это от некоторых окружающих, не ближних, конечно, но от дальних. Хотя, конечно, бывает и так, что издали виднее. Даже более того, как воскресение всегда распространяет вокруг себя аромат, так гниение несёт смрад. И, смешанный с какими-нибудь зельями, сдобренный дорогостоящими благовониями, этот смрад может произвести видимость волнующей остроты. И потом эта видимость может пленять людей даже многие поколения спустя, вовлекая их в круг гниения. Ей-Богу, лучше жить жизнью незаметной, но полной, чем ярко, переливчато, с разводами гнить и заражать этим других.

Гниль, её запах, её ядовитые испарения прекрасно ощущаются в обществе, заражённом, словно болезнью, какими-нибудь разлагающими идеями. В таком обществе мы все вместе гниём, не в силах собраться, проветрить помещение, оторваться от тягостных обстоятельств и вообще что-то изменить. По сути, это и есть ад – что может быть хуже и безысходнее. Затхлый дух гнетёт нас и прижимает к изуродованной земле. А ведь где-то там есть жизнь, и люди дышат легко, создавая что-то новое и осуществляя свои мечты. Это есть по крайней мере в наших глубинных воспоминаниях.

Следует пересмотреть всю свою жизнь в отношении того, что в ней заставляет гнить, а что воскрешает. И всё гнилостное отвергнуть, а всё воскрешающее принять.

«Во свидетели пред вами призываю сегодня небо и землю: жизнь и смерть предложил Я тебе, благословение и проклятие. Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твоё».

Говорят, после воскрешения Лазарь дал обет никогда не лгать. Из-за этого он почти всё время молчал.

Выбери время между восходом и полуднем.

Для всякого человека можно высчитать, сколько живых существ убивается ради него. Счёт может идти как на число единичных существ независимо от их веса, так и на общий вес живой плоти. Счёт может идти на убийства только в течение его жизни или и после его смерти: например, на погребальные и поминальные обряды. Счёт может идти на единицы его непосредственного потребления: убийства ради изготовления еды, питья, одежды, жилья, посуды, постели, средств передвижения или сообщения. Или на убийства, совершённые по его непосредственному призыву, в том числе, опять-таки, и после его смерти. Счёт может идти на убийства, совершённые им самим или ещё и теми, кому он просто позволил это сделать, хотя мог и помешать.

Из всех этих счетов может сложиться составной числовой показатель потребления смерти. Любопытно узнать, каков этот показатель для разных высокопочитаемых личностей, особенно для тех, кто сам призывал к воздержанию от убийств. Сколько живых существ убито, чтобы они ходили по земле и проповедовали отказ от убийств?

Жизнь любого, даже самого миролюбивого и воздержанного существа, сопряжена с неизбежными убийствами других существ. Это значит, что всякий, кто считает убийство, по крайней мере сверх того, что требуется самозащитой, злом, должен испытывать неизбывное чувство вины, а также безысходности от сознания того, что самоубийство тоже зло.

У всего этого может быть только один смысл – движение к такому положению дел, когда жизнь одних больше не требует смерти других, и к воскресению всех живых существ.

Говорят, после воскресения Лазарь стал есть только плоды растений – отказался даже от корней и листьев. Плоды же ел, только если они не зелёные и не перезрелые. Одежду носил только хлопковую, а в доме у него не было ничего деревянного – лишь камень, металл и глина. Ещё он завёл себе метёлку и, когда шёл куда-нибудь, всегда мёл ею перед собой, чтобы, как он говорил, никого случайно не задавить. Впрочем, как описывается в одном предании, ходить он стал крайне редко, дабы никого не тревожить, а с годами и вовсе перестал. Перед своим ртом он повесил кисею, чтобы никакая мошка случайно не залетела и не погибла. Он постоянно рассказывал, что ад полон убиенными животными и растениями, что все они, даже самые малые, даже незаметные глазу, имеют живую душу и чувствуют боль. И ещё говорил, что боль и гибель любого из них тяжким грузом ложится на душу каждого, кто стал её причиной, пусть даже невольно. И что перевесить этот груз, искупить грех против живого могут только совершенно выдающиеся заслуги.