Он рассказывал папе: «Я сижу в степи, овцы пасутся рядом, а я учу английский язык». Даже я тогда понимала, что это очень мало похоже на правду. Уж очень он как-то держался… Не то что по-военному, это я у других людей видела. А как-то очень элегантно. Нравился мне Кондратенко…

Был замечательный шашист Плетнёв, которого я звала Плетнёфонька и очень любила. У него была только церковно-приходская школа, четыре класса. И вот папа в Свердловском саду (парк им. Свердлова, ныне Владимирский сад – Г.Д.) играет в шахматы и делает неправильный ход. Болельщики: «А, Сергей Павлович, ну что вы…» Папа, не поднимая глаз от доски, говорит: «Кто из вас без греха, пусть первый бросит в меня камень», – как сказал Карл Маркс.

Все промолчали, все боялись. И один простодушный Плетнёв с образованием в 4 класса, сказал задумчиво: «Это не Карл Маркс сказал…» (Смеётся).

Здесь был, говорят, способный поэт Николай Варламов. Когда у него не принимали к печати стихи (ну, слабые были), он писал: «перевод с татарского» и они проходили. Погиб на фронте. Я училась у его вдовы и мне очень нравилась его дочка Ира Варламова, сейчас она кандидат математических наук.

К маме ходили совершенно другие люди. Во-первых, естественно, женщины, интеллигентные. Одна потеряла мужа во время репрессий. У другой муж умер задолго до того – от туберкулёза.

Когда папа начинал петь, скажем, «Нас венчали не в церкви», мама умоляюще просила: «Пожалуйста, не пой». – «А почему? «Где поют, садись смелей, песен нет у злых людей…» Мама сердито: «У тебя слуха нет!»

При этом папочка мой абсолютно не чувствовал природу. Он выходил в палисадник, поднимал очки… Мама ему говорила: «Посмотри, какие цветы». – «Да… Это что, кактус?» И всё, на этом всё кончалось.

19 октября 1998 года. Наталья Сергеевна – А.С. Бутурлину в Москву.

Дорогой Александр Сергеевич!

Спасибо за поздравление, память и добрые слова – Вам и Галине Павловне. Письмо пришло в канун моего дня рождения, приняла его как дорогой подарок – весть от доброго, живого, тонкого и умного человека. Простите, что больше месяца не отвечала на Ваше письмо от 30.08.98 – получила его 12 сентября.

Всё время шла гнусная и низменная нервотрёпка, безденежье, «борьба за выживание» на бытовом уровне. Что может быть унизительнее? Вот и не получилось последовать совету любимого Б. Окуджавы: «Давай, брат, отрешимся, давай, брат, воспарим». Написать человеческое письмо – для этого и надо немного «отрешиться».

Что написать о себе? Как всегда, после дня рождения – хорошее настроение и приличное самочувствие. В этот день друзья, приятельницы и знакомые проявляют внимание, говорят хорошие слова, дарят подарки. Я же громко мурлыкаю (мурлычу?), как сытая кошка, которую чешут за ухом.

(…) Вообще было приятно, что много людей ещё помнят меня, во всяком случае вспоминают в день рождения.

Вместе с Вашим письмом и ещё тремя поздравлениями пришёл перевод аж на 300 р.! А у меня вся наличность – 6 р. Со всей возможной быстротой потрусила на почту, а там мне: «Денег нет, когда будут – не знаем». Сегодня вечером позвонили: «Приходите». Получила. Сразу дала в долг Ире и соседке – обе сидят без гроша.

(…) Всё время искала «положительных эмоций» – больше всего находила покоя и утешения в природе, довольно много гуляла по городу – «бескорыстно», т.е. без визитов в магазины, т.к. денег-то не было. Стояли дивные дни – сначала золотой осени, потом осени серенькой, листопадной, с короткими дождями, последним теплом. Она не была похожа на осень в лесу или в деревне или в парках у царских дворцов – в Пушкине или Павловске. Но в осени провинциального города, есть особая, скромная прелесть и уют.