Вероятный смысл доклада г-на В. и результат всего дела становились достаточно ясными после этого приема, а слова князя «дождись своего окружного начальника» давали понять, что и насчет моих отношений с Челокаевым дело клонилось не в мою пользу. Я, впрочем, с первого приезда В. в Тионеты и не ожидал ничего лучшего, потому и окончательная неудача не произвела на меня особого впечатления. Я думал только об одном, куда бы мне пристроиться после видимого неизбежного увольнения из округа. Вступить опять в чисто гражданскую, канцелярскую службу казалось мне просто наказанием. Из всего предыдущего очерка моей службы в округе ясно, что возврат к канцелярской деятельности не только не соответствовал бы моим наклонностям, но окончательно разбивал бы все мои мечты и надежды на деятельность в военной сфере и выход из обычной чиновничьей среды. А каково юноше двадцати трех лет отказаться от любимой мечты, понятно всякому! Я уже стал подумывать о вступлении в какой-нибудь полк юнкером, хотя для этого приходилось потерять оба гражданских чина и после более или менее самостоятельного положения очутиться в не весьма завидной роли нижнего чина.

На другой день явился в Тифлис Челокаев и тотчас увиделся с В., который взялся доложить главнокомандующему и испросить приказания, когда ему явиться. Прибыл и наш хахматский хевсур, привезший мое платье.

После представления князю Воронцову Челокаев объявил мне, что мы оба приглашены на следующий день к обеду; никаких других объяснений он со мной не начинал. На обеде князь, по обыкновению, был очень любезен, рассказывал княгине Елизавете Ксаверьевне о нашем с В. путешествии, а когда мы откланивались, сказал мне: «Надеюсь, любезный З., что ты и дальше с такой же пользой будешь служить под начальством князя Левана (Челокаева)». Я поклонился, а камбечи как-то особенно выразительно приосанился.

Обдумывая со всех сторон свое положение, я решился, не делая пока никаких попыток к перемене службы, возвратиться в округ и еще в течение нескольких месяцев испытать возможность оставаться там при могущих измениться к лучшему отношениях к Челокаеву.

До выезда из Тифлиса мы были приглашены еще на большой бал, обыкновенно дававшийся князем в конце Святой недели. По ходатайству В. пригласили и хахматца, получившего за оказанные услуги серебряную медаль на шею. На балу он обратил на себя всеобщее внимание своим оригинальным костюмом и вооружением, вовсе не похожими на употребляемые другими кавказскими горцами. Хевсуры носят железные суточные панцири, круглые железные щиты и прямые палаши, как средневековые воины, а на платье нашивают из цветной тесьмы, преимущественно желтой, кресты; женский костюм у них совершенно своеобразный: на голове тюрбаны, вроде турецкой чалмы, платья с короткими юбками, обшитыми в два-три ряда воланами, и с фижмами, длинные чулки при отсутствии неизбежных у всех азиатских женщин шальвар, на руках браслеты, большей частью серебряные, такие же серьги. По этим костюмам, вооружению, множеству палашей с надписями: Solingen, vivat Husar, vivat Stephan Batory, Gloria Dei и т. п. и еще по многим обычаям и привычкам хевсур я приходил к заключению, конечно гадательному, не потомки ли они крестовых рыцарей, партия коих могла быть заброшена в трущобы Кавказского хребта и вынуждена остаться там навсегда? Затем, обзаведясь женами из ближайших горногрузинских ущелий, они усвоили себе и язык их. Подробное описание этого чрезвычайно оригинального общества я поместил в газете «Кавказ», кажется, 1847 года. Повторять здесь это я не нахожу удобным, такие длинные отступления совершенно прерывали бы нить моих воспоминаний, между тем как рассказанные в особых главах очерки нравов этих горцев будут небезынтересны.