Хорошее утешение, ничего не скажешь, хотя самому Шилову с этим согласиться было трудно. Особенно со сравнением его жизни с ментовской звездочкой. До чего додумался, гад. Ну и гад.

Теснившиеся в голове Шилова гневные мысли уступили место смятению, когда майор помог ему взобраться на подоконник и с силой толкнул в плечо. Шилов навалился на стеклянный проем, стекло сразу же звякнуло, на пол и на улицу посыпались, зазвенели осколки. У Шилова исчезли последние сомнения насчет серьезности майора. Не блефует, сучара ментовская. И столкнет ведь, гад, точно столкнет. И оправдаться потом сумеет, у них это как два пальца обмочить. А если и не сумеет, ему-то какая разница?

– Что остановился? – Рука майора снова потянулась к «самоубийце», норовя подтолкнуть. – Страшно стало? Или инвалидности боишься? Не бойся, я постараюсь, чтоб ты головой приземлился.

Шилов представил, как через секунду-другую его голова врежется в асфальт, как хрустнет череп, разбрызгивая вокруг кровь вперемешку с мозгами, тут же захрустят позвонки, лишая тело опоры и превращая его в бесформенную массу… Хорошо, если он умрет сразу, мгновенно, а если не сразу? Что будет, если в теле и в сознании сохранится способность чувствовать боль? Наверное, он будет кричать от этой дикой боли, если вообще сможет кричать. Скорее всего, будет просто стонать. Или бессознательно звать на помощь, просить, умолять, пока не умрет. И все. И не будет больше Шилы… А ведь совсем недавно адвокат порадовал новостью об амнистии, закон о ней Госдума, можно сказать, уже приняла. Хановцы духом воспрянули, потому что все под амнистию подпадают. На освобождение в зале суда никто, ясное дело, не рассчитывает, но приговоры получат намного мягче. Не от «пятнашки» до пожизненного, а от шести до «червонца». А это совсем другой коленкор. После такого срока ему не будет и сорока, а в этом возрасте жизнь не заканчивается, радостей можно нахватать полную пазуху. И они все будут радоваться, кроме Шилы. Про него и не вспомнят, наверное. Разве лишь по пьяни обмолвятся парой слов. Может, даже с уважением припомнят, как он выбросился из ментовского застенка, чтобы никого не сдать. Про свои раскрытые на допросах «варежки» смолчат, гниды. А ведь давали показания, выторговывали у предстоящего суда пару годиков, не гнушаясь ради этого топить друзей. Помощники-осведомители, как сказал майор. И он прав, такие всегда найдутся.

– Погоди, майор, – Шилов сглотнул появившуюся во рту слюну, попятился от разбитой рамы, – не брешешь насчет автоматов? Действительно фуфловые?

В этот непростой момент Шилов пожалел о присутствии в кабинете молодых оперативников, «колоться» при свидетелях не хотелось. Однако выбора не было, он думал сейчас о словах майора насчет ценности именно первой информации. Первая наколка действительно имеет свою особую цену, потому что может подсказать и натолкнуть на правильную версию, стать хорошей зацепкой в других допросах. Правда, его осведомленность о поставщиках оружия не такая уж обширная и конкретная, чтобы на многое рассчитывать, поэтому и нужно воспользоваться правом первого слова.

Майор недовольно пожал плечами, по-прежнему стоя рядом и не давая отойти от опасного оконного проема. Кажется, вопрос «самоубийцы», за которым легко угадывалось желание кое-что сообщить, майора не то что не обрадовал, а даже расстроил. Наверное, для него, как для любого мента, кончина безжалостного киллера была бы гораздо лучшим вариантом, чем его неожиданное решение дать показания.

– Действительно, фуфло, – подтвердил Ковалев. – Ну и что?