Дарит билеты на концерты.

Слушает, слушает, слушает, обожает мой голос. 

Он не пристает ко мне.

Вообще.

Даже когда пару раз подвозил домой.

Он настроен серьезно, я знаю.

Он сам сказал, и я верю.

Смотрю в небо, считаю звёзды.

Выбираемся из проулка, папа резко тормозит. Щурится на дорогую иномарку, запаркованную неподалеку. Под заливающим ее светом фонаря она медная, знакомая, у меня екает сердце. 

И когда водитель открывает дверь, и ступает на тротуар - кажется, что луна в разы ярче становится, нереальный мужчина, такие не ходят по земле.

- Это он? - папин сердитый голос швыряет меня в реальность. Он хмуро смотрит на меня, ждёт ответа. - Опять тут околачивается, тебя ждёт?

- Пап, это не он, - пугливо отрицаю, быстро отвожу глаза и от машины, и от мужчины. - Поехали скорей домой, я замёрзла.

- Я тебе уже сказал, - папа не двигается. Недовольно цедит. - Общаться с ним ты не будешь. Я тебе запрещаю. Если потребуется - отберу телефон. И в институт тебя не пущу.

- Па-а-ап, - пораженно тяну. - Почему? Адам...

- Не называй его так.

- А как мне его называть? Это его имя.

- Этот мужчина старше меня. Не усложняй нам всем жизнь. Я сказал. Нет. 

Он пикает сигналкой, открывает машину, кивает в салон, чтобы я загружалась.

На ресницах иней. Тушь слипается. Зыркаю на него, чувствую себя капризным ребенком, у которого забирают игрушку.

Сначала закончи четверть с хорошими оценками, а потом поговорим, типа того.

Кошусь папе за спину.

Там, через дорогу, стоит он.

Высокий, плечистый, в элегантном черном пальто нараспашку, под ним виднеется теплый белоснежный свитер.

Этот взрослый мужчина меньше всего похож на игрушку.

Я помню, как он пахнет. Ванилью и табаком, и слабо цветами.

Мы ещё ни разу не целовались.

Это очень стеснительно. 

Он недосягаемый, будто на вершине горы, а я у подножия, и все таки, он приезжает каждую мою смену.

И ждёт меня.

Моего ответа.

На тот главный вопрос, который мечтает услышать женщина.

- Яна, - папа хмурится на мою заминку. - В машину садись.

Смотрю на него, смотрю через дорогу, мотаю головой.

- Нет.

- Яна! - он повышает голос, он делает шаг, вместо моей куртки хватает воздух. - Яна, стой!

Бегу, вокруг ничего не вижу, лишь в нескольких метрах маяк цвета меди, белое пятно свитера рядом.

И всё происходит очень быстро, не успеваю понять. Слышу визг шин по асфальту, пронзительный сигнал клаксона, перепуганный папин голос.

Все сливается в один сплошной рев. И сразу за мешаниной звуков очень медленно, словно время умирает, различаю темную машину, как она неуклюже сворачивает в сантиметрах от меня, и с размаху врезается в толстое дерево на углу.

Не шевелюсь, не дышу, не чувствую, как папа сгребает меня в охапку, одним мазком убирает с дороги, ощупывает.

Не отвожу взгляда от дерева, от смятого капота, из которого валит дым.

- Жива? - звучит знакомый голос над головой, и только услышав его, с трудом выхожу из транса. Адам рядом. Так быстро, так близко, он, наверное, бежал через дорогу сюда. Он открывает папину машину. Кратко говорит. - Увози ее отсюда. Я со всем разберусь.

- Там люди. Там надо проверить. Там. 

- Я позабочусь. Увози.

7. Глава 6

Внизу басят колонки, приехали музыканты.

Про Адама гостям ещё никто не сообщил.

И они развлекаются, как всегда после игры.

Это привычка, раньше было так же, он со смехом рассказывал, что муж с женой из соседнего коттеджа не вынесли еженедельных вечеринок, когда гости наряжаются в дурацкие костюмы, шумят и смеются во дворе, голыми ходят от дома до речки, чтобы искупаться.

И он переехал.

И здесь, в этом поселке, коттеджи друг от друга далеки, на достаточном расстоянии, чтобы из-за шума не возмущались соседи.