– Помилуйте! А уж войска за него в огонь и в воду. Кто вел их в туретчину? Миних. Кто день и ночь пекся о том, чтобы им жилось тепло и сытно? Миних. Родом он хоть и из немцев, но душа у него, как вот у вас, русская.

Слова товарища детства произвели на молодую девушку глубокое впечатление.

– Да кто надоумит принцессу?.. – проговорила она в раздумье. – Она слушает только фрейлину Юлиану.

– Так потолкуйте с фрейлиной.

– Нет, та меня и слушать не станет.

– В таком случае ничего не остается, жак попытаться вам самим. Не откладывайте только в долгий ящик. А теперь, Лизавета Романова, будьте здоровы.

– Да, да, Гриша, уходи, да, смотри, не попадись бироновцам.

До вечера Лили не имела случая говорить без свидетелей с принцессой, так как, по желанию самой Анны Леопольдовны, она почти весь день проводила в царской детской. Дело в том, что еще с лета в Петергофе Иоанн Антонович до такой степени привык к Лили, что на руках у нее успокаивался даже скорее, чем у собственной кормилицы-чухонки. Но в данное время у него прорезывались первые зубки, и Лили не удалось еще уложить его в постельку, когда в детскую вошла принцесса, чтобы перед сном поцеловать сыночка.

– Он все еще не может заснуть? – спросила она. – Что с ним?

– Верно, предчувствует, бедняжка, что его скоро разлучат с родителями! – со вздохом отвечала Лили.

– Что ты болтаешь такое! От кого ты слышала?

– Это в воздухе носится. В четверг все, вероятно, решится.

– В четверг?

– Да ведь в четверг, ваше высочество, тринадцатого ноября – день рождения герцога, и в этот день, говорят, сыновья его будут провозглашены ближайшими наследниками на русский престол, а вас с принцем попросят уехать в Германию.

Анна Леопольдовна, слышавшая уже нечто подобное от Юлианы, не на шутку всполошилась.

– Нет, этому я не верю, не верю! – пробормотала она. – Герцог все-таки не посмеет…

– Простите, принцесса, – еще настоятельнее заговорила Лили, – но чего этот человек не посмеет? Он до того уже зазнался, что самых знатных, самых почтенных лиц принимает у себя в шлафроке, вместо всей руки подает кому три, кому два пальца. Если же кто по ошибке назовет его по-прежнему светлостью, а не высочеством, то он приходит в ярость. Помяните мое слово: его будут величать уже не высочеством, а величеством.

– Но это ужасно! Это Бог знает что такое! – воскликнула Анна Леопольдовна. – И никого, ни одной души, кто защитил бы меня от чудовища!

Она заплакала и, ломая руки, бессильно упала в кресло.

– Вашему высочеству не надо сразу отчаиваться, – продолжала Лили, – вам надо действовать.

– Действовать?

– Прежде чем герцог успеет привести в исполнение свой замысел, арестуйте его самого.

– В уме ли ты; моя милая! Мне ли, слабой женщине, пускаться в такую авантюру?

– Само собой разумеется, что распорядиться всем должен фельдмаршал Миних. Он вам искренне предан, а самого его войско боготворит.

– Это-то правда… Разве уж посоветоваться с фельдмаршалом?

– Непременно, ваше высочество, и не отлагая ни одного дня. Молодой граф, должно быть, еще здесь; он мог бы передать ваше желание отцу.

– Но как же так, без Юлианы? Я услала ее уже спать, у нее жестокая мигрень…

– Юлиана тоже уважает его больше всех. А каждая минута дорога. Так прикажете позвать к вам молодого Миниха?

– Позови…

Сын фельдмаршала, гофмейстер принцессы и камергер ее сына, действительно оказался еще в дежурной. Анна Леопольдовна сообщила ему свое желание завтра же видеть его отца, но под каким-нибудь благовидным предлогом, чтобы не было лишних толков.

– Предлог есть, – отвечал молодой Миних. – Отец и без того собирался на днях привезти к вашему высочеству нескольких кадет, которых наметил в пажи.