– Один?

– Да!

– Броник надень. Шлем не снимай. Пишем. Пошепчи для истории.

Трель «аварийки» возвращает в рабочее состояние. Из свесившихся за борт стволов ударили тугие струи. Оглянулся: десятки глаз, всё замерло – в рубке, на палубе. «Цирк»!

– Ну, поехали…

– …агрегат ствола снял… тормоз откатника… отсоединён… вынимаю механизм ручного взвода… боевая пружина… толкатель… экстрактор… лапки, затвор… аут!

Перекусываю звено ленты клещами, вытягиваю её из направляющих в магазин. Протянул к «нему» руки и замер, тишина навалилась, только в ушах противный писк. Два килограмма смерти приятно холодят руки; мягко-мягко пробую посадку головки в гильзе, – нормалёк, мёртво.

– ГКП, я БП один, капсюль не задет, наколов нет, «выстрел» не аварийный, причина перекоса – дефектное звено ленты. Отбой.

– Добро!

Отключены пожарные насосы. Сигарета мелко дрожит. Из динамиков внутрикорабельной трансляции льётся красивый монолог-жалоба Пола на вечную тему:

– … «голос Америки» из Вашингтона, концерт популярной музыки, у микрофона Юрий Осмоловский…

Хорошо вещают. Филиппинский передатчик, тут рядом. И без «глушилок», не то, что в Союзе.

…Немонотонная насыщенность, необходимость быть постоянно собранным и готовым к чему угодно, – заполняет все свободные ниши сознания, не оставляя места праздным и отвлекающим мыслям.

В стареньком, но мощном открытом пикапе нас пятеро. За рулём Рауль, офицер кубинец, переводчик из военной комендатуры. Рядом представитель штаба обороны – милиционер Ван. Только по морщинам у глаз и можно сказать, что он старше нас всех. В ногах у него периодически «чирикающая» армейская радиостанция. Сзади на откидных сидениях вдоль бортов развалились, благо – места много, мы – два минёра из БЧ-3 и я.

С Раулем я уже не первый раз в патруле. Нормальный мужик, только улыбается редко. На бронзовом лице постоянно грустные глаза. Хоть и офицер, держит себя на равных со всеми.

Со стоны может показаться, что наша «Toyota» бесцельно мотается по городу, но это не так. Рация, прощебетав скороговоркой, заставляет менять маршрут. Мы и порученцы-курьеры при штабе, и извозчики при комендатуре, скорая помощь грузовик, в общем, – универсальная интеркоманда, готовая всем прийти на помощь, – дежурный автопатруль по прифронтовому городу военного времени.

До обеда возили раненых из госпиталя в порт. Там у пассажирского причала утром пришвартовалось госпитальное судно из Владика. На пол клали двое носилок с тяжёлыми, на сиденья сажали четверых лёгких, сами же, – свесив ноги, тряслись на бортах.

Возле комендатуры, пока ждём Вана, перекусываем. Рауль не ходит в офицерскую столовую. Жареную рыбу с хлебом запиваем холодным чаем из фляжек. Хлеб противный – спиртовой, но по такой жаре много и не надо, было бы что пить. Курим, расслабившись, молчим, или перебрасываемся ничего не значащими фразами. Вспомнив, достаю из подсумка банку сгущёнки, протягиваю Раулю, он её обожает. В ответ протягивает голландскую пачку с «маришкой».

– Thank s, Рауль!

– Буд здоров, – это у него вместо «на здоровье».

– Рауль, how many old are you?

– Тридцат. Ты, Алекс, в Охфорде не учитса?

– No, mister «Cheklet», middle school in Siberia only.

Мы с ним всегда так – он практикуется в «великом и могучем», я в инглише.

– С братом сем лет учитса толко, семя болшая. Мой малыши заставит учит полно школа, потом отдам Берлин или Москва университет.

Появляется Ван, машет рукой в сторону и лопочет что-то Раулю. – Go! – выдыхает тот.

Несёмся в сторону северной окраины.